Притча во языцех

Текст закона требует уточнений

Юрий Караулов — член-корреспондент РАН, доктор филологических наук, профессор:

Отвечая на все-таки еще существующее (во всяком случае, в среде лингвистов) мнение о ненужности этого закона, скажу сразу, что такой закон нужен, потому что язык — общенациональное достояние, как, например, духовная и материальная культура, как территория государства, как земля и как недра земли — как все, что надо охранять. Поэтому законы о государственных языках — и субъектов Федерации, и самой Федерации — необходимы. Только охранять можно и нужно по-разному — в зависимости от природы объекта.

Текст закона требует уточнений. Дело в том, что авторы этого текста неявным образом соединили в нем две разнородные, две разнопорядковые задачи: государственную, регулируемую и решаемую силой власти, и общественную, подчиняющуюся не закону силы, а законам общественной оценки и общественного мнения. Они попытались установить юридические нормы использования государственного языка (определив сферы его употребления, права граждан и ответственность за нарушение закона) и одновременно придать законодательную строгость культурно-речевым нормам, имея в виду соответствие речи правилам грамматики и словоупотребления, принятым в обществе этическим и эстетическим принципам общения и сообщения.

Последние, то есть культурно-речевые нормы, регулировать законодательными актами не только не нужно, но и бесполезно. Это как погода, как климат: он может меняться, но эти изменения мало зависят от сознательных усилий людей. Задача состоит в том, чтобы привлечь внимание общества к этим проблемам. Закон такую возможность раскрывает (хотя не лучшим образом), а дальше интеллигенция (вернемся к этому почти забытому слову) должна вести соответствующую работу в сферах искусства, литературы, науки, образования, СМИ.

Нельзя просто запретить сквернословить или употреблять иностранные слова, но можно выработать у человека отношение к этому. Юрий Караулов

В конце концов, и сквернословие, и просторечие, и жаргоны, и диалекты — все это живая жизнь языка, в которой участвуем не только мы, его носители, но и сам Язык как живой организм — с его строем и составом, с его традициями и тенденциями, с его историей и его будущим, с накопленными в нем за его многовековую историю идеями, понятиями и оценками.

Как самостоятельная система Язык обладает силой саморегуляции, самоочищения. Подобно тому как органический и неорганический мир Байкала обеспечивает высокую чистоту его воды, справляясь со всякими природными и вносимыми человеком загрязнениями, так и Язык, перерабатывая поступающий в него материал (например, иностранные слова), со временем отбрасывает ненужное, не отвечающее его природе, его духу, и, наоборот, принимает, преобразуя в соответствии со своим характером, то, что оказалось полезным. Нам надо только «помочь» ему в этом, «помочь», а не становиться в позицию «защиты».

Вопрос, может ли безобразное быть неотъемлемой частью эстетического замысла (см. конец части 1 статьи 3), конечно, непрост. Философ ответит на него скорее утвердительно, а дальше, дескать, дело вкуса. Грубая, обcценная лексика на печатной странице только на первый взгляд символизирует прорыв к свободе — свободе слова, свободе личности, свободе от морали. Оборотная сторона ее использования — это такое же ограничение, как и всякое другое, как запрет, например, на иностранные слова; автор становится пленником грубого слова и таким же пленником делает своего читателя.

Конкретные предложения

1. Слово «защита» по отношению к языку употреблено в тексте закона много раз, но какой смысл вкладывается в словосочетание защита языка, не знают ни авторы закона, ни его читатели: защита от кого? От нас — носителей языка? Или от тех, кто не знает, что в языке есть дательный падеж? Или от иностранцев? Враги кругом, но непонятно кто. Зато слово «защита» играет здесь стилистическую роль, придавая тексту мелодраматический накал, совершенно неприемлемый в жанре юридического документа.
2. Пункты 4 и 5 статьи 1 надо снять, так как они представляют собой пустые политические декларации, которые, во-первых, банальны, а во-вторых, им не место в законодательном акте.
3. Третьим пунктом статьи 1 предлагаю сделать следующий: «Использование русского языка как государственного языка РФ осуществляется в пределах норм литературной речи, разрабатываемых специалистами-языковедами».
4. Тогда логичным продолжением этого пункта будет четвертый (и последний в предлагаемой редакции этой статьи), который в исходном тексте закона значится под номером 3: «Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка РФ, правил русской орфографии и пунктуации определяется правительством Российской Федерации».

В таком виде это не закон

Юрий Прохоров — доктор педагогических наук, профессор, ректор Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина:

Совет Федерации правильно отклонил закон, так как в таком виде это не закон. Считаю, что закон в принципе не нужен. Нужна хорошая подготовка детей в школе и грамотная речь в средствах массовой информации. Обращаться к опыту Франции надо, однако французский закон регулирует то, что можно контролировать, — рекламу, например. Но и во французском законе нет ни слова о том, какие слова можно употреблять, а какие нельзя.

Для представления в Думе был избран худший вариант закона

Владимир Нерознак — доктор филологических наук, профессор, председатель Общества любителей российской словесности, член Совета по русскому языку при Правительстве Российской Федерации:

Совет Федерации правильно поступил, вернув закон на доработку, потому что от того варианта, который вырабатывали ученые, осталось мало: исчезли основополагающие статьи закона, которые были непосредственно направлены на выработку механизма закона. В сущности, судьба закона была предрешена его проблематичностью: закон требовал включения в него обоснования предметности. Юристы Администрации Президента отметили, что закон не имеет предмета, а вместе с тем и Правительство и Администрация Президента внесли в него поправки.

Причина того, что закон стал притчей во языцех, следующая: оба комитета Госдумы — комитет по делам национальностей и комитет по делам культуры — стали соперничать за право работать над законом в качестве ведущего комитета. Выяснилось то, что называется несогласованностью членов депутатского корпуса. А в результате специалисты-языковеды остались в стороне. Подготовка самого текста, в сущности, велась работниками аппаратов комитетов.

Закон не был принят скоропалительно, как об этом говорят, работа над ним велась в течение трех лет, существовало три варианта. Для представления в Думе был избран худший вариант.

Но аргументация Совета Федерации, которая сопровождала отклонение закона, на мой взгляд, не выдерживает критики. Миронов полагает, что в таком виде закон работать не будет, что русский язык в защите не нуждается, потому что защищен Конституцией. Это неверно, потому что в Конституции констатируется лишь следующее: «Государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык». Но как должен использоваться язык в обществе?

Закон направлен на защиту и развитие языка, но, как отметил Миронов, о развитии ничего не сказано. Но закон и не может регулировать развитие языка.

Развитие языка — естественное развитие самой языковой системы, это регулировать нельзя. А закон должен регулировать правила использования языка в обществе. Владимир Нерознак

Закон не отклонен, а требует существенной доработки. А значит, закону уготована вялотекущая процедура так называемого согласования. Парадоксально, но эта доработка в процессе согласования может привести к устрожению окончательного варианта закона, поскольку аналог такого закона в горячо любимой нами Франции существует в жесткой ограничительной форме, с четко прописанными санкциями за немотивированное употребление иноязычных слов: предусмотрены штрафы и изымание лицензий. Сенаторы же не различают слова иноязычные и интернациональные. «Конституция», «президент» — интернациональная лексика, эта лексика включена во все языки мира. Речь в законе идет не об иноязычной лексике вообще, а о стихийно вливающихся новых иностранных словах, о тех, у которых есть надежные соответствия в русском языке.

Какие выводы можно сделать из случившегося?

Михаил Горбаневский — доктор филологических наук, профессор, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам:

Первая декада февраля 2003 года ознаменовалась тем, что 5 февраля Государственная дума приняла в третьем чтении абсолютно неработоспособный и нереальный закон «О государственном языке РФ», что вызвало озабоченность компетентных, ответственных ученых и резко негативную реакцию всех без исключения средств массовой информации — от «Независимой газеты» до «Версии», от «Московских новостей» до газеты «Завтра». Поэтому следует оценивать положительно тот факт, что 12 февраля Совет Федерации, искренне возмутившись откровенно небрежной работой своих коллег из нижней палаты парламента, отправил этот законопроект обратно в Государственную думу на доработку. Все профильные комитеты Совета Федерации дали отрицательные заключения на этот законопроект, да и результаты голосования в СФ весьма впечатляющи: против принятия закона «О государственном языке РФ» проголосовало 126 сенаторов, за — лишь 7, а 10 воздержались. Создана согласительная комиссия.

Какие выводы можно сделать из случившегося?

Вывод первый. Думцы озабочены предстоящими выборами и вместо взвешенной и кропотливой законотоворческой работы переходят к откровенной халтуре, надеясь, вероятно, понравиться ура-патриотам в высших эшелонах власти или маргинальным слоям населения. В тексте законопроекта действительно очень много недоработок и противоречий (как по форме изложения, так и по существу проблем), на которые указали многие независимые эксперты. Одни несуразности касаются явной путаницы законодателей в смешении иноязычных по происхождению русских слов (напомню, что примерно каждое десятое слово из лексического ядра современного русского языка — нерусское по происхождению, типа деньги, сарай, олифа, уксус, изба, халява, метро!) и иностранных слов-варваризмов, осуществляющих экспансию в русскую речь на фоне существования в ней успешно функционирующих русских аналогов, типа саммит — встреча в верхах, менеджер торгового зала — продавец. Другие несуразности касаются откровенно декларативных положений законопроекта о борьбе с бранными, просторечными и пренебрежительными словами и выражениями при отсутствии точной квалификации таковых. Кто из десятков проголосовавших в Думе за этот закон господ депутатов может мне, профессиональному филологу и эксперту-лингвисту, убедительно и доходчиво объяснить, что такое «пренебрежительные слова», употребление которых не допускается? И как, кем будет осуществляться реальная правоприменительная практика этого закона? На основе каких и чьих экспертиз? На чьи средства?

Вывод второй. Наша филологическая наука, наша русистика находится на этапе очевидной деградации своего общественного статуса — ведь даже академический Институт русского языка не смог (или не захотел?) воспротивиться подготовке и принятию такого антинаучного, дилетантского закона.

Вывод третий. Совершенно очевидна антижурналистская направленность этого закона, принимаемого в год выборов в Государственную думу и практически перед началом кампании по выборам президента России. Во многих своих статьях, книгах и выступлениях в прессе я неоднократно откровенно писал о том, насколько безответственно и непрофессионально очень многие журналисты относятся к русской речи в теле- и радиоэфире, в своей печатной продукции — почитайте хотя бы книгу «Не говори шершавым языком» (моими соавторами были профессора Ю. Н. Караулов и В. М. Шаклеин), выдержавшую три издания. Об этом же свидетельствует и большой опыт созданной нами два года назад Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам.

Более того, ситуация с русским языком в СМИ, переполненных жаргонной и блатной, а порой — нецензурной лексикой, отчасти способствует падению корпоративной репутации СМИ в российском обществе, падению репутации самой профессии журналиста. Михаил Горбаневский

В этой оценке мы, кстати, солидарны с генеральным секретарем Союза журналистов России Игорем Яковенко и президентом Фонда защиты гласности Алексеем Симоновым. Однако в том виде, в котором Дума приняла закон «О государственном языке РФ», он может служить откровенной цензурной дубиной против всех СМИ, пока еще отчасти защищаемых законом «О СМИ». Другими словами, непроработанность и неопределенность многих положений закона «О государственном языке РФ» могла бы дать возможность сотням ретивых, или злопамятных, или финансово заинтересованных чиновников в регионах России и в федеральном центре буквально расправляться с негосударственными (!) печатными и электронными СМИ, которые по той или иной причине не устраивают власть или олигархов.

Вывод четвертый и последний. Наш нынешний эрзац-капиталистический строй один современный российский публицист метко назвал «подмороженной демократией», подчеркнув, что мы имеем демократию с ленинским мавзолеем, сталинским гимном, с аморфной массой завхозов в парламенте и военными в гражданской администрации; база этой демократии — не малый бизнес и свободный предприниматель, но чиновник, столоначальник, не регулирующий рыночные отношения, а участвующий в них! Сейчас «подмороженная демократия» ради самосохранения власти идет на многое — от «зомбирования» народа новыми псевдопатриотическими обещаниями до имитации законотворческого процесса, от подлога до преступлений против законности, прав человека, против правды.

Скандальная история с законом «О государственном языке РФ» лично для меня говорит еще об одной тенденции: нынешняя российская государственная машина надеется в своих интересах реализовать мысль А. И. Герцена о том, что иногда народам легче переносить рабство, чем справляться с даром свободы.

....На улице Охотный Ряд в Москве, где ныне заседают господа думцы, до революции торговали продуктами охоты — дичью и мясом (отсюда и ее название). Торговали там, разумеется, и языками. Нынешние охотнорядцы предложили нам, гражданам Российской Федерации, на пробу язык в своем желе, так сказать, «язык по-селезневски». Желе оказалось явно второй свежести... Но все-таки, господа, очень важно, чтобы после доработки закона согласительной комиссией страна снова не начала мучаться поносом. Пусть и словесным.