Конечно, картина останется односторонней и неполной, если искать только признаки продвижения и углубления славянского этноса в одном восточном и юго-восточном направлении. В этом регионе все же преобладали, а потом и возобладали всеобще миграционные тенденции с востока на запад. Надо сказать, что они разнообразно отразились и в ономастике. Вообще, если присмотреться, Подонье и Предкавказье генерировало и посылало далеко на запад, вплоть до Карпат, Дуная и Балкан различные важные импульсы, о которых мы теперь точно знаем только благодаря ономастике, ну и разумеется, этимологии. Так, именно в античном Танаисе на нижнем Дону обнаружен иранский (сарматский) ономастический прототип этнического имени хорватов (история застает потом уже древнерусское племя с таким именем на юго-западе Древней Руси, близкие по времени исторические известия о разных племенах славян-хорватов следуют по всей внешней дуге Карпат на западе, вплоть до Иллирии, уже на славянском юге). Меньше ясна в деталях траектория имени сербов, но у него тоже вероятен неславянский источник, и также вероятна его первоначальная локализация в Предкавказье, занятом весьма разнообразными этносами. Эти крайние примеры нам здесь потребовались именно как крайние, показательность которых в том, что они, как меченые атомы, переместились с очевидностью с востока на запад. Допустимо предполагать и наличие таких же «обратных» дорожных указателей меньшего масштаба, которые документировали бы языком ономастики разрушение территории северянской колонизации на юго-востоке и ее как бы «съеживание» в обратном направлении — к Сейму и Десне. Один такой пример во всяком случае достоин упоминания: это специально выделенная историком Северской земли Д. И. Багалеем БЂловЂжа, город у реки Остер, впадающей в Десну98, для нас (да и для доблестных северян, думаю, тоже) — реминисценция о далекой, уже собственно хазарской, хотя и против них, северян, возведенной. Белой Веже (Саркел) в излучине Дона.

Известно, что объем понятия «Русь», «Русская земля» — величина весьма колеблющаяся, но в современной исторической науке, кажется, отсутствует глубокая реконструкция, и, может быть, не без воздействия торможения, исходящего от «варяжского вопроса», обычно после констатации вторичности включения в понятие «Русь» Смоленской, Владимиро-Суздальской и уж тем более Новгородской земли, еще в XII веке отличаемой новгородской летописью от собственно «Руси», довольствуются принятием положения, что первоначально Русь — это земля полян вокруг Киева99. Весь вопрос в том, насколько это действительно изначально и исторически верно. Ведь даже оставаясь целиком в рамках исторических (письменных) свидетельств, мы наталкиваемся на показания иного, отличного употребления, которых не имеем права игнорировать, как все же поступают в наше время — для самооблегчения — со всем южным комплексом Руси, делая вид, что проблема Азовско-Черноморской Руси не существует. К вопросу о «Русской земле»: историк Багалей давно обращал внимание на употребление еще в договоре Олега начала Х века земли русской как места возможной гибели греческих судов, полагая вполне естественно, что речь шла о морском побережье, берегах Черного и Азовского морей100.

Есть все же возможность, исторически глядя на вещи, поставить в непротиворечивую связь друг с другом известия и данные исторических наук (истории, археологии), видимость противоречия между которыми чрезмерно преувеличивается. Я имею в виду уже приводившееся внешне парадоксальное мнение археолога, что «в I тысячелетии н.э. росы жили в Крыму, но в это время славянской Руси в Крыму не было»101. Своими изложенными здесь наблюдениями над немаловажными реликтами древней славянской ономастики (гидронимии, топонимии) юго-восточного региона я, думаю, несколько ослабил излишне отрицательный заряд обычно обсуждаемого при этом комплекса сведений: пресловутое отсутствие славянских памятников до X-XI вв., преимущественно аланский генезис салтовской археологической культуры, которая к этому времени успела заполонить это пространство земли, случайную «похожесть» ономастического ряда Рук-/Рок-/Рос-/Русь как якобы «ничего общего между собой не имеющих»102. Тот, кто думает так, тот — как минимум — не считается с реальностью жизненно важного феномена вторичного ославянивания первоначально неславянских этнонимов. Важнейшие примеры уже названы были мной: хорваты, сербы. Ведь и в ответ на наш возврат к старому сближению славянского названия сербов балканских — Срб, Срби-с именем так называемых сербов «античных», или севернокавказских, нашлись охотники апеллировать к тому аргументу, что между Волгой и Северным Кавказом нет древних материальных следов славян. Никто против этой очевидности не спорит, однако это еще не достаточный резон, чтобы отвергать самую мысль о поэтапном втягивании этого первично, разумеется, неславянского имени в славянское этноязыковое пространство на западе, относительно далеко от начального ареала имени, и требование определенной гибкости мысли, способной оценить постепенную славянизацию *sъrbъ, *sъrbi ← Σέρβοι, Serbi, не кажется тут лишним. Гипотетичность (но отнюдь не беспочвенность!) этого сближения состоит в том, что мы не располагаем промежуточными, передаточными звеньями этой эволюции. В случае с Русью мы хотели бы установить эти недостающие промежуточные звенья, в чем и состоит для нас роль Азовско-Черноморской Руси, славянской с достаточно раннего времени, роль, предполагавшаяся и более ранними исследователями, но, как кажется, у нас впервые дополнительно подкрепляемая лингвистическими — ономастическими аргументами.

Прежде чем обратиться к традиционно используемым восточным источникам о русах, Руси и Северном Причерноморье, сначала задержимся на древнейших данных этого круга, черпаемых из пограничья археологии, древней истории и реконструкции. Не последнее место в совокупной картине этих данных принадлежит географическому, в том числе — лингвогеографическому аспекту (пространственной проекции) важнейших свидетельств. Принимая общую идею постепенной аланизации юго-восточного отдела Северного Причерноморья и главное ее направление — с Северного Кавказа дальше на север, мы вслед за нашими предшественниками обращаем внимание на весьма ранние известия о некоем народе рус, идущие с Северного Кавказа, приурочиваемые даже к восточной, дагестанской, части региона, бывшей в фокусе интересов политики и истории VI—VII веков103, что само по себе отнюдь не говорит о локализации народа рус именно в той отдаленной части Кавказа и в целом носит достаточно расплывчатый характер. Если угодно, более конкретным географически оказывается сообщение сирийской «Церковной истории» Захарии Ритора под 555 годом о народе Hros по соседству с амазонками, то есть на Дону, в западной половине Предкавказья104. Созвучие этого hros или hrws и имени народа ‘Ρω̃ς несколько более поздних византийско-греческих источников, приурочиваемого к смежным или тем же самым районам Северо-Восточного Причерноморья105, конечно же, неслучайно. Именно этим реальным знанием этнонимии Северного Причерноморья середины или даже первой половины I тысячелетия н.э. навеяно одно якобы ошибочное место греческой библии, где (Иез. 38, 2) упомянут князь Рос (греч. ‘Ρω̃ς), тогда как в оригинале стоит древнееврейское roš «князь, глава»106.

Попробуем предпринять некоторые уточнения этноисторической картины, насколько они представляются возможными. Дело в том, что относить все недифференцированно к аланской экспансии вряд ли будет правильно, особенно в связи с возможными древними носителями имени Рос. Полезно также вспомнить, что среди различных районов Северного Причерноморья Восточное Приазовье как раз не было скифским, оно последовательно оставляется за рамками собственно Скифии в трудах древних и наиболее авторитетных новых историков от Геродота до Ростовцева (ср. например концептуально звучащее название книги последнего — «Скифия и Бос-пор»). Собственно Боспор по обе стороны пролива, как и все Восточное Приазовье, были синдомеотским, неиранским ареалом. На запад от Боспора Киммерийского простирается первоначально неиранская Таврика, подвергшаяся иранизации (аланизации) лишь вторично. Точно так же вторично, на глазах истории, было иранизировано (сарматизировано) Восточное Приазовье. Здесь самое время привести слова исследователя, который, во-первых, идентифицировал этническое имя Рус, рус, как имя, охватившее значительную часть носителей салтовской культуры, а во-вторых, что для нас здесь, пожалуй, еще важнее, уточнил исходный центр последующего более широкого и, можно сказать, триумфального распространения и употребления этого имени: «Это название вначале было свойственно только какой-то группе аланского населения, жившего в западной части Северного Кавказа, возможно, вблизи Таманского полуострова»107. В наших терминах это, правда, уже не земля алан, а, в соответствии с вышесказанным, земля особых племен синдов, дандариев «и всех меотов» (как это еще именуется в древней местной эпиграфике), праиндийских по своей языковой принадлежности. Так, местный инородный субстрат и — тоже относительно раннее — славянорусское наслоение замыкаются на одном и том же географическом центре: Синдика (азиатский Боспор) — Тмутаракань — Тамань.

Туземный приморский этнос Рос слыл воинственным и приверженным морским разбоям (и то, и другое просто повторяет черты народа тавров, к которому мы еще будем возвращаться). Его влияние на различные другие народы региона очевидно, и оно облекалось порой в форму перенятия этнического имени — черта, достаточно распространенная в эпохи не очень устойчивой этнической идентификации и самоидентификации (нередко попросту отсутствие этнического имени в таких условиях и на такой стадии развития означало лишь наличие вакуума, облегчавшего заимствование нового этнического названия). Попытки представителей отдельных дисциплин (германистов, славистов, список, наверное, можно продолжить, см. также ниже) заявить о своих правах на этноним Рос обоснованы недостаточно. Однозначно придется отвести мнение немецкого ученого, будто под именем Hrōs скрываются местные германцы, сюда же Rosomoni108, что в такой форме неприемлемо, хотя и не исключено вторичное усвоение явно негерманского названия какой-то германской племенной группой, как это, в свою очередь, случилось с тюрками придонской области салтовской культуры, о чем говорит некая «Русь-тюрк» в Подонье, на карте Идриси XII века109. На тех же основаниях вынуждены будем отвергнуть и построения русского историка Иловайского с его презумцией исконнославянского содержания имен Русь, роксаланы — «по реке Рокс... или Рос»110. И, наоборот, близок к истине оказался необычайно проницательный Шлёцер, высказавший удивительную догадку, что громкие морские походы на Византию времен патриарха Фотия совершили — не Русь славянская, но и не Русь варяжско-скандинавская (NB!), а совершенно особые, дорюриковс-кие, понтийские росы111, сходством в названии которых с Киевской Русью обманулись многие, начиная с «почтенного Нестора». Этого Шлёцеру так и не простили ни Гедеонов, ни Иловайский, считавшие, что гёттингенский историк просто «изобрел» этих особых понтийских ‘Ρω̃ς' ов...

Но посильнее многих иных аргументов значится в одном договоре императора Византии с генуэзцами XII века красноречивое по форме и говорящее само за себя имя города ‘Ρωσία «Россия», рядом с Таматархой — Тмутараканью112, и, как полагают, там же, где локализуются и более древние следы названия Рос, и относительно более поздние, впрочем тоже с достаточно раннего времени, объединяемые общим понятием «Русь восточных источников». Некоторые из этих не всегда однозначно интерпретируемых следов кратко уже упоминались.

Есть сведения о некоем городе Русия и в Крыму (ал-Идриси, XII в.)113, но особенно упорно повторяются известия об острове Русия (ар-Русийа) у Ибн Русте (Ибн Даста), начало Х века, аналогично — у ал-Мукаддаси114. Речь явно ведется не об одном или двух городах, географическую привязку которых к Керченскому проливу вряд ли можно оспорить (ср. выше греческую запись ‘Ρωσία), хотя подобные попытки предпринимаются в современной литературе беспрестанно. По-видимому, о том же самом географическом объекте говорится в сочинениях ранних восточных географов как об острове русов, острове нездоровом, сыром, покрытом зарослями, расположенном среди маленького моря, ср. и поучительное указание Димашки, что русы населяют острова в море Майотис115. Море Майотис — это Меотида, Азовское море, а острова в полном смысле слова на этом море, у его южных берегов, — это участки низменной, сырой земли, разрезанные рукавами кубанской дельты. Это была целая своеобразная страна, правда, достаточно обозримая, небольшая по размерам. В частности, интерес представляет точная топографическая деталь, сообщаемая, например, у Ибн Русте, где говорится о русах, живущих на острове длиной в три дня пути116. Три дня пути — это расстояние не больше 90—100 км. При взгляде на карту, с учетом элементарной топографической реконструкции (река Кубань до XIX века еще впадала одним рукавом в Черное море, позднее сменив этот рукав на азовское русло), мы отчетливо можем представить себе этот древний островной участок суши, ограниченный старым (черноморским) руслом Кубани на западе и другим важным ее рукавом — Протокой на востоке (вспомним, что именно там был расположен Копыль = *Utkanda). И длина этого острова как раз примерно будет соответствовать 90-100 км, то есть трехдневному пути по восточным географам. Страна древних русов располагалась в кубанских плавнях, где когда-то были земли античных синдомеотских племен — дандариев и собственно синдов. Здесь мы наталкиваемся на серьезное сопротивление со стороны части современных историков: «Помещать «остров» русов на юге в области Азовского моря оснований нет»117. Особенно остро это связано с проблемой Артании. Речь идет о преданиях средневековых арабских географов о трех видах, или трех племенах, Руси: Куйаба, Слава (Славия), Артания (Арта, Арсания, Арса). Сейчас преобладает чтение Арсанийа (ал-Арсанийя)118. На таком чтении можно было бы особенно и не настаивать, поскольку, по свидетельству специалистов, речь идет, в сущности о приблизительной передаче недостаточными средствами русского письма и фонетики глухого межзубного согласного (араб. · ; · = англ. th)119, и в неменьшей степени соответственно было бы оправдано более «старое» и традиционное чтение Артания. В его пользу, кстати, говорило бы и этимологическое сближение Артания и alia Tana средневековых итальянских документов, лежащее, так сказать, на поверхности явлений, но в литературе почему-то мне нигде не встретившееся; я впервые услышал о нем от своего покойного друга, не лингвиста по профессии — художника-реставратора Воронцовского дворца-музея в Алупке Л. Н. Тимофеева и в общем склонен видеть именно в нем толкование, наиболее глубоко и непротиворечиво осмысливающее все имеющие сюда отношение формы. Смысл в том, что в элементе Tan(а) обеих приведенных выше форм скрывается название реки Дон (я здесь не касаюсь дублетного отношения Τανάïσ — Дон, которое, конечно, заслуживает особого комментария, предположительно уводящего далеко за хронологические рамки нашего изложения; для меня в данном случае существенно, что до сих пор дублетность d/t в этих названиях Дона не считалась препятствием для их тождества). Что касается начала названий alia Tana и Artania, то в обоих случаях можно подозревать преломленное отражение более глубокой языковой старины, в итальянском случае — обыгранное в духе романской народной этимологии как якобы сочетание предлога с грамматическим членом alia, вторичность чего сразу видна при сравнении с «похожим» началом Аr- арабского случая. Кстати, другой, обычно игнорируемый вариант на Аu- (русск. Ау-)120, возможно, значительно приближает нас к туземному звучанию предлога-приставки *аu- (ср. *au-sili- и уже обсуждавшиеся выше возможности сохранения здесь следов оборота «по Дону, По-донье». Но это моя точка зрения, вместе с попыткой ее объяснить, и она резко отличается от господствующей в нашей отечественной истории сегодня, где выбор в пользу чтения Арсания произошел скорее не по фонетическим и палеографическим, а по «идеологическим», так сказать, мотивам, например, по большему соответствию чтения Арс-северной, варяжской концепции Томсена, который усматривал в названии третьего племени Артаниах у аль-Истахри, аль-Балхи (X век) «какое-нибудь финское племя» — мордву, эрзя или пермь121. Понятно, что чтение Арсанийа формально лучше «соответствует» сближениям с Арзамасом, Рязанью или эрзя, однако это очень напоминает конструкцию ad hoc. В том же русле идут дальнейшие и нам не очень понятные поиски третьей страны русов «где-то на севере Восточной Европы», например «в районе Ростова — Белоозера»122. Откровенными издержками интерпретаторства в этой области и даже его тупиком я считаю попытку призвать тут на помощь «Ж. Дюмезиля и его школу», «тернарные (троичные — О. Т.) структуры», когда автор, находясь под гипнозом числа „3“ и отчаявшись локализовать третью Русь, заявляет нам о «сакральной функции Арсы»123. С реальной историей это имеет мало общего. Гораздо более информативным и объективным нам покажется старое уже территориальное отождествление Артании и Тамани, включая северо-восточную часть кубанской дельты «между северным рукавом Кубани, или Черною Протокой, и Курчанским, или Верхнетемрюцким лиманом. Эта низменность наполнена плавнями, т.е. тростником и болотами»124. Ср. и самостоятельные поиски Соболевского в этом же направлении и его чтение Артания как *Вартан «дельта Кубани», сюда же Ουαρδάνης «Кубань», а также Дон, Танаис125, в котором трезвой комбинаторики все же больше, чем в вышеназванных северных поисках среди Арзамаса, эрзи и Рязани. На слабость последних по части исторического реализма совершенно справедливо указывал Б. А. Рыбаков: «Пренебрегая тем, что ученые Халифата вплоть до середины Х в. весьма смутно представляли себе северную зону Старого Света, авторы новейших работ о восточных источниках многократно пытаются убедить в том, что русов (имеются в виду «русский каганат» и «остров русов» арабской географии. — О. Т.) следует искать не на южной окраине славянского мира, а где-то далеко на севере...»126.

Большая загадка русской истории и филологии — происхождение названия Русь — все еще служит предметом споров между двумя лагерями ученых, представляющих соответственно две группы аргументов и контраргументов, северную и южную. Я далек от непосильного намерения изложить здесь подробно всю историю вопроса, да это, может быть, и не нужно, поскольку есть не только литература вопроса (в которой, пересказывая ее более или менее подробно, можно утонуть надолго...), но и — что существенно — есть также современные компактные очерки состояния проблемы, и мы будем их касаться в дальнейшем. Мне показалось более интересным и актуальным выделить здесь, в первую очередь, то, что может быть сказано нового, наряду с критической сравнительной оценкой того, в какой степени южная и северная школы сохранили либо, vice versa, утратили свою перспективность. Надеюсь, что мое словоупотребление абсолютно прозрачно — в том смысле, что под «северной» я понимаю норманистскую школу, а под «южной» школой — антинорманистскую, стараясь, таким образом, не без умысла, избегать, по возможности, всяких терминов на «анти-», порядком приевшихся и даже дезориентирующих мысль, давая пищу политическим толкам. Ни в малейшей степени не замахиваясь на решение проблемы происхождения русского государства, которую научная и околонаучная общественность все еще охотно связывает с «варяжским вопросом», что в устах средств массовой информации обретает порой просто вульгарные формы127, я вместе с тем отнюдь не исключаю, что даже преимущественно историко-филологическое рассмотрение вопроса может прояснить, со своей стороны, и историю политики (вспомним слова Александра Брюкнера, процитированные в начале очерка). Если я в своем изложении следую направлению с юга на север — направлению, которым следовало развитие истории, и если я, далее, все же избираю свой вариант «южной», а не «северной» школы, я искренне хотел бы надеяться, что читатель, независимо от того, чью сторону он сам принимает, внимательнее приглядится к моим научным филологическим аргументам. Сейчас, когда все (или многое) рушится или демонтируется, вряд ли благоразумно относить к числу демонтируемого, скажем, версию южного происхождения слова Русь только, на том основании, что, как сообщают нам историографы, «мнение о южном происхождении термина Русь» «в советской науке побеждает» именно в 1940-ые годы128, а в те годы, как известно, царил сталинизм, и вот — испытанный силлогизм готов, в том духе, что автор, побуждаемый «ложно понятым патриотизмом», «реанимирует» «официальную» версию. Нет, в «южной» школе, и именно в ней, еще много такого, что может быть углублено и развито, заслуживает, в общем, самого пристального изучения и, в конечном счете, заставляет нас склониться в ее пользу. Это «многое» поддается формулировке в духе ответов на два важнейших вопроса: 1) насколько рано интересующее нас имя выступает на Юге и на Севере и 2) какой путь целесообразнее избрать, дабы расшифровать «неопределенность значения» названия Русь, которую и триумфирующий норманизм все же вынужден был признать129.

Начнем с того, что на Севере, даже на русском, новгородском Севере имя Русь было распространено слабо и прижилось уже на глазах письменной истории, что уже априори, кстати, делает сомнительным попытки исконнорусской этимологии Русь < Руса, Старая Руса, Неруса, русло или, скажем, русый — «светлый, светловолосый»130. Но интересно далее то, что и балты, жившие южнее новгородских словен, тоже долго не знали «этого общего наименования восточных славян»131.

Наш острый интерес вызывает упомянутая проблема ранних датировок имени Русь. Дело в том, что его датировка имеет неуклонную тенденцию к удревнению именно на Юге. Обычно «первое не вызывающее сомнений упоминание» связывают с IX веком, указывая прежде всего дошедшее до нас коротенькое сочинение анонимного Баварского географа132. Возьмем тот факт, что в этом достаточно своеобразном «Описании городов по северному берегу Дуная»133 четко названы Ruzzi, собственно, латинский плюраль «русы», причем названы в недвусмысленном контексте, по соседству с хазарами (Caziri), что как бы возвращает нас в Приазовье и Подонье, туда, где, по Идриси (XII век), была какая-то особая «Русь-тюрк», скорее всего, полиэтничная и генетически не славянская, но с перспективой постепенной славянизации, усвоения собственно славянской Русью. Другое, еще более знаменитое, упоминание росов, Руси IX века принадлежит так называемым Вертинским анналам под 839 годом134; этого известия, одного из краеугольных столпов варяжского (норманского) вопроса, мы коснемся ниже специально. Примерно серединой того же века датируют известия о набегах с моря на Византию «варваров Рос» с их таврской ксеноктонией (обычаем убивать чужеземцев)135. Нет достаточных оснований связывать этот «информационный взрыв» известий о племени Рус, Рос IX века с активностью северных германцев в том же и последующих веках. Здесь отметим прежде всего, что, например, последнее известие из византийского жития св. Георгия Амастридского слишком уж явно тяготеет к характерной выделенной нами выше зоне, охватывающей часть побережий Приазовья и Причерноморья. Именно здесь выявляются дальнейшие перспективы не только этнической привязки, но и значительно более глубокого удревнения и в целом — формального разнообразия соответствующих свидетельств, а также раскрытия, прочтения их этимологического значения.

Уже в начале своего рассказа о Руси Азовско-Черноморской и о том, куда достают ее корни, я кратко назвал группу слов и географических названий, которые целиком принадлежат древнему местному дославянскому субстрату и образуют как бы два заметных анклава, один более или менее приурочивается к древнему Боспорскому царству и позднейшему Тмутараканскому княжеству, другой — к Днепро-Бугскому лиману и примыкающей исторической Синдской Скифии (Scythia Sindica). Эти оба района не изолированы друг от друга, если принять в расчет соединяющие их случаи из таврского этнического пояса. Если добавить сюда определенную радиацию — главным образом, думаю, из приазовского региона на север от Азова, в зону «Русь-Тюрк», (см. выше), то мы получим довольно реальное представление, как и откуда все начиналось. Вот эти имена (я занимаюсь ими более обстоятельно в серии своих статей по индоарийской проблеме к северу от Черного моря, обзор которых занял бы слишком много места, а поскольку моим намерением является объединение всех этих работ в монографическом как бы издании, я позволю себе ограничиться здесь обобщенной ссылкой на эту рукопись под названием «INDOARICA в Северном Причерноморье»): *Roka-/*Rauka-, сюда относятся Rocas/Rogas, народ у Черного моря, по Иордану (см. об этом выше), с вскрываемым на индоарийской (праиндийской) языковой почве нарицательным значением «светлый, белый», ср. древнеиндийское rокá- «свет»; *Roka-ba-/ *Ruka-ba-, в общем сюда же, название местности по Нижнему Днепру; *Ruk-osta- /*Ruk-usta- «светлое устье», откуда Уркýста, Рýкуста, деревня в Юго-Западном Крыму, ср. др.-инд. ruk- «свет, блеск», óstha- «губы, уста»; *Ruksa-tar-/*Rossa-tar- «белый берег», откуда Rosso Tar, место на западном берегу Крыма в средние века, ср. др.-инд. ruksá- «блестящий», здесь — с весьма заметным диалектным упрощением ks>ss; *Ruksi- в составе племенного названия ‘Ρευξιναλοί (декрет Диофанта, II в. до н. э., место действия — Таврика) интересно как своей формой на-i, с потенциальным дальнейшим развитием *Ruksi->*Russi-, весьма знаменательным для нас, так и глубокой хронологией; в относительной близости расположены кучно, на восточном берегу Боспора Киммерийского (Керченского пролива), записанные Птолемеем (II в н. э.) и писателем уже раннего византийского времени Стефаном Византийским, — города Koρovσίa, Γέρoυσα, ‘Aστερουσία, в нашей догреческой реконструкции — *Ko-rusia, *Ge-rusa, *Asta-rusia, все — с значащим компонентом *Rusa, *Rusia в составе, тождество которого с местным же городом ‘Ρωσία (о нем — выше), как и со всем приведенным выше рядом наших цветообозначений, нельзя не видеть. Таким образом, упоминание сирийским автором VI века Захарией Ритором где-то к северу от Кавказа, близ Дона, народа рос136 имеет под собой довольно реальную почву. Именно на этой почве оказалось возможным осмысление библейского «Рош» (Иез. XXXIX, 1) как псевдоэтнонима. Таким образом, не один IХ-ый век, но практически все 1-е тысячелетие оказывается довольно равномерно заполнено свидетельствами нашей корневой группы. Индоарийская языковая принадлежность этих свидетельств для нас довольно очевидна: иранская форма от *rauka- /*ruk- выглядела бы иначе — rux- (оставляем здесь в стороне другие, словообразовательные, отличия иранского продолжения этого общего индоевропейского корня *leuk- «свет, светить, белый»). Мы отмечаем все это здесь специально, поскольку в умах и писаниях наших историков все еще бродит альтернативное предание о скифо-сарматском (то есть иранском) происхождении слова Русь, лишенное, как я думаю, лингвистической опоры.

Вообще же круг туземных форм ономастики Северного Причерноморья, объединяющихся вокруг обозначенного выше *ruksa-/ *ru(s)sa- «светлый, белый», может быть пополнен. Сюда, с большой долей вероятности, относится, например, иначе не объяснимый термин Константина Багрянородного для северо-западного побережья Черного моря: Χρυσòς Λεγόμενος. Попытка прочесть это по-гречески («называемый Золото») лишь обнаруживает народноэтимологическую, вторичную природу осмысления в связи с греческим Χρυσòς «золото» совсем не греческого местного названия, которым не могло не быть наше *ru(s)sa- «светлый, белый». Следы его не ограничиваются серединой Х века (эпоха Константина Багрянородного), и я хотел бы выделить это особо, имея в виду заявленные выше ресурсы удревнения аргументов южной школы. Так, с нашей точки зрения, указанное осмысление местного индоарийского *russa- «светлый, белый» как греческого Χρυσή представлено еще у греческого писателя Евсевия, умершего в 1-ой половине IV века. Область под таким названием упоминается у него в ряду народов и стран северного Понта и Кавказа: ... ‘εν πασι τοι̃ς ̉εξ αρτικω̃ μερω̃ν του̃ Πόντου ‘έθνεσι, καί όλη τη̃ ‘Αλανία καί ‘Αλβανία και ‘Ωτηνη̃ και Σαννία και ‘έν Χρυσή...137. Интересно, что греки помнили значение нашего туземного северопонтийского названия *ru(s)sa-. To, что дело не ограничивалось его глухим отражением в виде «греческого» Χρυσή, Χρυσòς Λεγομενος, хорошо видно по территориальному совпадению хотя бы Χρυσòς Λεγομενος и чисто греческого обозначения Λευκη ακτη «белый берег». Но помнили о значении туземного названия и люди древней, собственно Киевской Руси, как о том нам ярко свидетельствует древнерусское обозначение устья Днепра — БЂлобережье. Мотив его называния белым не в том, что «тут на поверхню виходять вапняки». . .138. Я давно уже думаю об отражении здесь, то есть в Белобережье, Χρυσòς Λεγομενος, туземном Rossa Tar (буквально «белый берег») древней местной традиции называть Северное Причерноморье «Белой, Светлой стороной», о чем уже писал139.

Обилие относящихся сюда свидетельств, к которым продолжают присоединяться новые, достаточно красноречиво, как и их формальное разнообразие, о котором придется сказать и далее. Простое перечисление рассмотренных выше *Roka-, *Ruka-, *Ruksa-/*Russa-/*Rossa-, *Ruksi-/*Russi/ *Rusia говорит само за себя. Эти данные практически еще плохо используются для этноисторической аргументации, хотя интерес представляют неоспоримый. Взять хотя бы один только этот боспорский город ‘Ρωσια, поздний, с нашей точки зрения (XII век), и все же неслучайно на добрых два века опережающий по времени греческую форму названия нашего отечества — ‘Ρωσια, которая, по мысли некоторых ученых, даже обязана своим употреблением в нынешней форме (Россия!) византийской канцелярии... Очевидно, дело было не совсем так, как обычно думают. И пережиточные следы древнего значения туземных южных форм (выше), откуда мы, как читателю, надеюсь, уже стало понятно, выводим наше Русь, русский, все же гораздо лучше сохранились, чем можно было бы думать.

Опуская здесь целиком свою попытку осмысления Русь, *Ruksi, *Russi в духе пространственной (географической) ориентации — «белая» в смысле «западная (сторона)»140, я бы выделил в связи с только что сказанным показавшееся мне остроумным наблюдение Б. А. Рыбакова, который увидел разительное сходство между употреблением титула свет-малик «свет-царь» у южных русов Ибн-Русте качала Х века и троекратным упоминанием светлых князей в договоре Руси с греками 911 года, то есть практически того же времени141. Оценку важности этого случая можно даже усилить, указав на то, что в третьем примере такого рода в договоре Олега (1. иже послани от Олга, великого князя Рускаго, и от всЂх, иже суть под рукою' его, свЂтлых и великих князь... 2... от сущих подъ рукою наших князь свЂтлых... 3. ко княземъ нашим свЂтлым рускым... )142, мы видим замечательное соседство свЂтлым рускым, которое еще сохраняет характер глоссового осмысления, перевода: рускыи = свЂтлыи. А то, что традиции понимания значения Русь «светлая сторона» сохранялась очень долго, до нашего времени, не только вполне возможно, но и заслуживало бы выявления и специального изучения, как этот далевский народный пример русь «(белый) свет» (Даль IV, 114)143.

Если в Приазовье, действительно, имеет место «этническое скопление "белых"»144, то его отражения и продолжения, с большой долей вероятности, простирались и дальше, на север, в аланизированный регион, где они могут выступать в аланизированной форме, например, название Rochouasco в Орозии короля Альфреда (IX в.): «И эта река Данай течет оттуда на юг, на запад от алтарей Александра, в [землю] народа Рохоуасков»145. Rochouasco — это, по-видимому, не роксоланы, вопреки Г. Лябуде и В. И. Матузовой, скорее всего это иной реликт, причем — не на верхнем Дону (Рохоуаско находится на юг, по течению реки Данай-Дон, см. выше), а в той важной излучине этой реки, где был Саркел/Белая Вежа. В этом контексте Rochouasco читается нами как *ruk-vaska- «белый дом» и вполне может идентифицироваться как индоарийский (меотский, иксоматский, на Дону) реликт, позднее отраженный, калькированный тюркским (хазарским) Саркел и древнерусским БЂлая ВЂжа «белый дом». Ср. др.-инд. ruk-»блеск» (здесь — в аланизированной форме, с аспирацией: rux-), vāsá- «жилье».

Таким образом, Русь имеет хорошую привязку, максимально древнюю хронологию и получает осмысленную этимологию (прочтение первоначального значения) именно на Юге. Севером в этил аспектах мы посильно еще займемся далее, хотя уже априори сомнительно, чтобы там обнаружился материал, способный соперничая с изложенным выше — пункт за пунктом. Есть еще один аспект нашей проблемы, который опять-таки решается в духе южной школы, иначе мы упираемся в тупик. Я имею в виду такую общеизвестную особенность, как «двойственную огласовку корня» у/о: Россия — Русь. В свое время предпринята была энергичная попытка противопоставить их как южно-северную двойственность первоначально не связанных между собой (!) названий, причем формы на -у- указывались исключительно на севере (Русь, Порусье, Старая Руса), а на юге будто бы только на -о-: библейское и византийское ‘Ρως и так далее, включая собственно форму Россия146. Я не стану входить здесь в детали толкования автора, но, на мой взгляд, он ошибся в главном: обойдя вопрос происхождения древних южных форм, имеющих сюда отношение, он был не в состоянии заметить и оценить тот факт, что «двойственность» о/у есть не более как отражение древнего индоевропейского чередования гласных в его местном, индоарийском, варианте Rok- (*rauk-), Ruks-, Ross-/Russ-. Оба варианта — на -о- и на -у- изначально представлены на юге. Это очень существенно, потому что последующие десятилетия не внесли в вопрос ни малейшей ясности, ср. красноречивое признание, что «замена -у- на -ω- (в ‘Ρω̃ς по отношению к Русь. — О. Т.) не имеет объяснения...»147. Свое объяснение наличием органических корней этого двойственного чередования гласных на Юге мы постарались только что дать (выше), полагая, вместе с тем, что необходимо назвать и явно неудачные искания последних лет на эту тему. Например, Прицак в своей новой обширной статье повторяет старый тезис о том, что вокализм византийского 'Рис навеян библейским, древнееврейским rōš «главный князь» (греч. α̉ρχοντα ‘Ρώς, Иез. 38), тогда как огласовку ар-Рус (Ибн Хурдадбех) он считает «рейнской формой»148, что с лингвистической стороны осталось для меня непонятным. Впрочем, к деталям «западной» версии Прицака мы еще вернемся. Более «аккуратный» характер носят, оставаясь притом исторически неточными, попытки истолковать -о-формы нашего имени Русь как «грецизацию»149, вслед за Фасмером, хотя сводить «среднегреческое» оi ‘Ρω̃ς к отражению древнерусского Русь150 значит игнорировать собственные давние южные корни и наличие северопонтийского ареала этого ‘Ρω̃ς. Для полноты картины могут представить интерес и материалы диалектологии собственно греческого языка, в частности, содержащие указания на возможность замены также о или ω на oυ151.

Вопрос о происхождении имени Русь объективно сложен, о чем свидетельствуют, в частности, дополнительные «затемнения» на пути к его решению, одно из них — возникшая как бы попутно, помимо уже классических «северной» и «южной» школ, та, которую мы условно назвали выше «западной версией». Кратко скажем и о ней, не скрывая от читателя, что речь все же идет о недоразумении, хотя и этой версии сочувствуют несколько ученых. Назовем двух из них — Ловмяньского, который на этот счет совсем краток, в обстоятельной главе V «Происхождение и значение названия Русь» своей уже известной нам книги152 он вспоминает, что «доказывал, что русами назывались жители острова Рюген...» — и особенно, конечно, также уже упоминавшегося профессора Гарвардского университета Прицака, статья которого153 просто изобилует странными утверждениями также и по этому поводу. Суть же вот в чем. Епископ Адальберт, побывавший в Киевской Руси, у княгини Ольги, пишет о ней как о «королеве ругов» (regina Rugorum). Руги, или Ругии ( в латинизированной записи) — германское племя в Южной Прибалтике, их название, довольно ясно связанное с германским названием ржи (*rugi), оставило по себе память в названии острова Rugen. Двинувшись, подобно готам, на юг, ругии с V-гo века — на Дунае, то есть в центре Европы154, что делало их хорошо известными в тогдашнем европейском мире. Необходимо добавить, что книжники всей культурной Европы того времени — с франкского Запада до византийского Востока — отнюдь не следовали правилу именовать народы, особенно живущие на перифериях европейской ойкумены, «своими» именами. Как правило, на более отдаленные народы переносились известные в литературе, укоренившиеся старые имена, порой лишь созвучные с туземной этнонимией. Не считаясь с этим каноном тогдашнего литературного «хорошего стиля», мы ничего не поймем в чисто литературной дальнейшей радиации «ругов», ибо перенос их имени на «варварских» русов ничем иным не был. Прицак теряется в догадках, «почему Адальберт... спутал... ее (Руси. — О. Т.) народ с древнескандинавскими ругами», явно недооценивая ученость епископа, который отнюдь не «путал», а лишь изящно переносил название народа ближнего на отдаленный. Точно так же греки якобы «путали» с русами тавроскифов: ученая традиция (или мода), идущая обычно вослед расширению ближней ойкумены. При этом этнические названия обычно переносились по направлению с юга на север и с запада на восток, в общем — путем, которым шла и христианизация Европы. Вот и весь секрет ругов. Почти все остальное, что еще утверждает о них Прицак, пожалуй, столь же абсурдно. А он выстраивает целый ряд *Ruti> *Rudi>*Rugi, необходимый ему, чтобы увязать их с рутенами. Но дело в том, что и имя Ruteni, обозначавшее первоначально кельтское племя в Аквитании (юг Франции)155, было в латинской литературе средневекового Запада также употреблено о Руси (XI в.), и эта радиация просуществовала почти до середины ХХ-го века, ср. нем. Weiβ-ruthenien — о Белоруссии. Мы не станем дальше развивать здесь эту продуктивную тему, для нас важнее показать беспочвенность громоздкого построения Прицака, будто названия Russ-/Rus- оказались перенесены в Восточную Европу «рутено-фризско-норманской торговой компанией»... Из всего нашего предыдущего изложения ясно, что вторичные европейские литературные традиции лишь наслаивались на созвучные самобытные и эндемичные для Юга Восточной Европы звукокомплексы типа *rus- «белая сторона», попавшего своими путями и в письменность Востока (араб. ar-Rus и др.). Чтобы закрепить прозвучавший выше тезис о вторичном ученом переносе некоторых этнических названий из более южных в более северные части Европы, добавим такой пример, который мы по сей день активно употребляем в своей речи. Это прилагательное датский, которое сейчас преспокойно воспринимается как «производное» от Дания, тогда как на самом деле датский, а точнее — дацкий, образовано от названия южной, карпатской страны римского времени Дакия (лат. Dacia, Datia) и первоначально могло означать только «дакский», а на скандинавскую страну Данию перенесено лишь впоследствии156, ср. совершенно аналогичное, хотя и более эфемерное, употребление названия римской приальпийской провинции Noricum и ее населения — Nоrici применительно к Норвегии и норвежцам. Именно в эту модель расширительного, переносного употребления укладываются рассмотренные выше рутены и ругии. Подобные переносы с севера на юг нам неизвестны да они и противоречили бы магистральному направлению исторического развития. Точно так же — с Юга на Север — была перенесена и расширительно употреблена Русь северопонтийская, таврическая, придонская, приазовская — на Русь славянскую, в том числе днепровскую, и так — вплоть до «Руси» варяжской, о чем мы еще будем говорить, рассчитывая, что все предыдущее наше изложение построено, чтобы облегчить и сделать понятнее этот непростой путь. Путем этнической метонимии шло с юга на север и имя тавров — сначала мифическое, потом этническое название, которому уже в Северном Причерноморье суждено было причудливо скрестить свои судьбы с именем росов/русов, и это могло обернуться по-разному. Но сначала, в глубокой древности, был культ божественного Тавра-Быка на одном из бесчисленных островов греческой Эгеиды. Полагают, что поначалу Таврикой был остров Лемнос, хоть и необязательно точно локализовывать древний миф. Но уже до Геродота «легенда о мифической Тав-рике... была приурочена к Крымскому полуострову, название мифических тавров перенесено на местный народ...»157. Начало, как видим, было более, чем причудливым, но важно продолжение. Имя тавров не имело корней в нашей Таврике, в самих таврах, индоарийцах по языку, как я теперь думаю; не было оно, по всей видимости, и самоназванием этого замкнутого, жестокого к иноземцам племени. Но мощь греческого книжного влияния и употребления, пришедшего сюда с расширением греческой ойкумены, не следует преуменьшать, его отпечаток на формирующихся самоназваниях местного этноса в регионе также вполне вероятен.

Ведя наименование Руси из Северного Причерноморья, мы вправе вспомнить, что оттуда же, согласно древним свидетельствам и надежной этимологии, идут и названия двух других славянских народов — сербов и хорватов, которым для того, чтобы внедриться в славянский мир, предстояло проделать гораздо более долгий путь, чем названию Руси славянской, одним из факторов формирования которой было соседство с северным берегом Черного моря. Не будет большим преувеличением признать здесь наличие очага этнообразующих влияний.

Полностью не исключая возможности, что характерная форма на -i Русь генеалогически связана с формально близкими южными дославянскими *Ruksi, *Rusia, описанными выше, мы хотели бы подчеркнуть здесь правильность наблюдения, что название Русь органично включилось как собирательное в ряд таких же собирательных имен русского языка, в число которых входят, наряду с апеллатнвной лексикой, также этнонимические обозначения: знать, чернь, челядь, Чудь, Весь, Корсь158. Нельзя не видеть чисто славянского, славянорусского словообразовательно-морфологического облика этих образований. Примеры вроде польск. Siewierz (из древнего *sĕverъ), центр старинного княжества к западу от Вислы, и др.-русск. сербь «сербы, Сербия» начисто опровергают мнение, будто названия с конечным -ь обозначают только неславянские народы, а Русь как название славянского народа составляет среди них единственное исключение159. Способность собирательной модели на ь/i обозначать также неславянские народы, в свою очередь, замечательна, но она, во-первых, дает основание говорить о продуктивности данной модели как славянской, а во-вторых, в разряд имен на ь/i попадают наименования довольно разных народов, окружающих славян, и отнюдь не только финноугорских племен, как можно понять160. Иначе говоря, сюда относятся не только весь, ямь/емь, пермь, чудь (о чуди, впрочем, скажем особо), но и Скуфь «Скифия» (Повесть временных лет), термин, созданный на юге, для передачи византийско-греческого Σκυία и старопольское Saś «Саксония», термин, возникший на западе, и, также старые польские обозначения соседних балтийских племен — Żmudź «Жмудь, Жемайтия, Нижняя Литва», Jaćwież «ятвяги», ни одно из которых не имеет отношения к финским племенам Севера, сюда же и древнее русское голядь, название окраинного балтийского племени. Таким образом, стремление излишне изолировать имя Русь от славянского словообразования и вообще — утверждать, что «...другие славянские языки не обладают этнонимией этого словообразовательного ряда»161 — не выдерживает критики. Как раз о былой продуктивности этой славянорусской модели и ее способности излучать новообразования не только в южном и западном направлениях, но и в северном направлении, свидетельствует распространение слова чудь, древнего русского названия старого финского населения северных губерний, вплоть до саамских диалектов162.

Обращая теперь свои взоры на север, остановимся на эпизоде переходном, который северная школа склонна толковать однозначно и даже опирается на него в своих выводах, тогда как в. действительности все зависит от угла зрения и других весьма конкретных условий, включая этнопсихологию и политику той далекой от нас поры. Так, если видеть все однозначно, то как будто ничто не мешает слова послов о себе — «мы оть рода руска (вар. рускаго)» — в договорах Руси с греками 911 и 944 годов ставить в один ряд с фактом, что послы эти в основном носили скандинавские имена. Отсюда вывод северной школы: русь — скандинавы. Столь же одноплановое и, казалось бы, исключительно удачное в духе северной школы свидетельство представляют Вертинские анналы, сообщая под 839-ым годом о том, что к германскому императору прибыли транзитом через Грецию «некие люди», уверявшие, «что они, то есть их род, зовутся рос» (qui se, id est gentem suam, Rhos vocari dicebant), a поскольку император навел справки и выяснил, что «они принадлежали к роду свеонов», то есть шведов (eos gentis esse Sueonum), он принял этих подозрительных людей за шпионов [цитаты из анналов163]. Коротко говоря, в глазах северной школы, это, как и предыдущее свидетельство («мы оть рода руска»), — вернейший аргумент в пользу реальности употребления Русь как скандинавского племенного самоназвания164, хотя из тех же западных анналов достаточно очевидно, что ни германский император, ни, похоже, ученый Запад вообще как раз никакой связи между именем народа Rhos, рос и свеонами-шведами не видел, ибо, как признает и сам Томсен165, «Русью они (скандинавы. — О. Т.) звались только на Востоке». И на Юге, — добавим мы, и только в этом состоит главный смысл слов о «принадлежности» к «роду русскому». Речь идет только о представительстве и дипломатической формуле его выражения, как это очень разумно вывел уже Гедеонов166. Варяги представительствовали от имени государства Русь/Rhos сначала, безусловно, на юге (вспомним, что и во втором, хронологически более раннем случае в Германию их привел транзит через Византию, и, раз назвавшись послами Руси, своих показаний они уж не меняли. Контраргумент этот — в той или иной форме — высказывался в общем уже давно и в разное время, ср. например167 о том, что послы выдавали себя за Русь (Rhos), в чем им совершенно справедливо не поверили. Специально о синхронности вести 839-го года Вертинских анналов и «Descriptio» анонимного баварского географа (до 850-го года), где сообщается о народе Ruzzi в соседстве хазар168. Тем не менее, стереотип научного мышления в духе северной школы продолжает держаться, уже выработан, похоже, эффект привыкания к нему, хотя возможность пересмотра положения дел лежит тут на поверхности, и ее подсказывают неисчерпанные ресурсы южной школы. Дело в том, что формула «мы от рода русского», бесспорно действенная, как мы видели, на Юге, куда пробирались толпы варяг (один Владимир выпроводил до 6.000 варягов в Византию, и нетрудно представить себе, как они там продолжали себя именовать...), вполне логично могла применяться вторично и на Севере, куда варяги эти отчасти потом попадали на обратном пути и куда вообще постепенно распространялась информация о южных делах. Иными словами, речь идет о повторении на Севере типологически той же ситуации (вопрос-ответ на тему самоидентификации), что и на Юге. Говоря о Севере, мы подразумеваем прежде всего финский Север, протянувшийся широкой, но редконаселенной полосой между государствами более благодатного Юга и Скандинавией. И это тем более существенно, что именно на финский Север традиционно возлагают ответственность в передаче и распространении интересующих нас форм и притом — в направлении, которое кажется необходимым пересмотреть.

Продолжение действия формулы «мы от рода русского» также на Севере в отношении скандинавов-варягов по их естественной привычке именоваться длительное время так на Юге — мысль сама по себе не новая. Она (или ей близкая, см. ниже) высказывалась и целых семьдесят лет назад, и сорок лет назад, тем не менее, инерция приверженности к иным взглядам приводит к тому, что целые поколения (сейчас — особенно на Западе) спокойно проходят мимо этих разумных доводов, которые заслуживают того, чтобы повторить их здесь in extenso. В 1924 году В. А. Пархоменко высказал предположение, под которым (сняв, правда, его сомнительные преувеличения о приходе всех полян в Поднепровье с юго-востока, чему препятствовала бы, по крайней мере, эта печать их этимологической близости с именем более западных, польских полян) можно подписаться и в году 1993-ьем. А именно — указанный исследователь, как бы отталкиваясь от учения северной школы Шахматова и других, прямо указывающих на тождество имени Русь и финского Ruotsi, прилагаемого к Швеции, возражает следующее: «оно (имя Ruotsi «Швеция» в финском. — О. Т.) могло возникнуть, когда скандинавы широкой волной вливались на восточнославянские территории и вместе с восточным славянством, так сказать, в рядах его, впитав в себя это <u>южное имя</u> (подчеркнуто мной. — О. Т.), имели соприкосновение с южными и восточными племенами финнов»169. Спустя целое поколение, конкретно — в 1957-ом году, когда вышла в свет важная книга польского историка Х. Ловмяньского (в переводе на русский язык издана в 1985-ом году), мы получили возможность прочесть в ней суждение, текстуально и концептуально очень близкое к предыдущему: «...поскольку название (русь/Ruotsi. — О. Т.) первоначально обозначало территорию в Среднем Поднепровье (изначальную для норманистов отнесенность его к Швеции автор отвергает. — О. Т.), то очевидно, что финны перенесли его на Швецию, узнав о нем от скандинавов, которые, видимо, в момент передачи названия находились на Руси в качестве воинов или купцов...»170.

Эти наблюдения задуманы мной как наблюдения лингвиста, и им лучше всего остаться таковыми, без посягательств на решение всех задач, тем более — исторических. Их решать — историкам, на долю которых остается еще достаточно неясных вопросов, в трактовке которых подлинное решение, похоже, до сих пор подменяется рутиной и привычкой к ней. Уже из предыдущего ясно, что Русь Днепровская и ее возможные тезоименитые предшественницы имеют богатое и хронологически глубокое прошлое в южном регионе, тогда как на Севере ничего хронологически сколько-нибудь равноценного нет. Terminus post quern образует там (а точнее — в русских летописях) год призвания варягов — 862-ой. Даже если мы опустим здесь несообразности, проистекающие оттого, что еще в 860-ом году какая-то Русь появилась уже под стенами Константинополя, и она просто не может быть варяжской, а скорее какой-то совершенно особой, как о том пытливо догадывался еще Шлёцер, несообразностей остается еще достаточно. Как быть с утверждением летописей, в большинстве которых стоит этот характерный — и загадочный — повтор къ варягомъ, къ Руси — именно к ним, согласно летописцу, послали за подмогой не сумевшие справиться у себя с анархией племена славян и финнов Северо-Запада нынешней России. Тот же Шлёцер почти двести лет назад усмотрел в этом странное «разнословие», которое исчезает, стоит лишь изменить, подставив изъ Руси, вместо къ Руси, тем более, что конъектура изъ Руси реально подтверждается одним из надежных списков171. Правда, в итоге Шлёцер склоняется к учению Тунмана и других немецких норманистов о варяжстве Руси, но великий ученый не скрывает от нас и своих сомнений, одно из них — о несуразности летописного включения Руси (Руссов) «между датчанами и англичанами! Этого быть не может: они здесь вставлены...» Цит. по переводу Дм. Языкова172. С тех пор утекло много воды, и затрачено немало труда, но племени Ros, современного и сопоставимого преданию Нестора, в Скандинавии найти не удалось. Допускать, что такое племя тогда было да целиком выселилось, — наивно. В происхождении имени Русь (или даже только промежуточной — финской — формы) от более позднего названия шведской области Roslagen сомневается, например, сам Томсен173, но — насколько лучше принимаемое у него происхождение из первой части шведского rops-menn или rops-karlar «гребцы, мореплаватели», если тут же следом добавляется, что сами шведы так себя не называли (?? — О. Т.), «но что это сокращенное имя было впервые дано им финнами...»174? А откуда тогда оно у финнов, если постулируемый северной школой скандинавский первоисточник просто исчезает у нас на глазах? Как видим, не решаемых по-старому вопросов слишком много в самом ответственном звене проблемы. Не стоит, однако, как говорится, выплескивать с водой и ребенка и вести варяжских князей от балтийских славян, как это делал в доброе старое время наш классик южной школы С. А. Гедеонов175. Варяги, конечно, были германцы. Совершенно реальна скандинавская генеалогия Рюрика, в котором можно видеть датского викинга Рёрика или Рёрека (Hroerekr) Ютландского176. Правда, это решение, внося ясность в личную генеалогию древнерусского князя Рюрика, попутно вызывает немало осложнений в других вопросах. Курьёзно то, что датчанин Рёрик не имел ничего общего как раз со Швецией, откуда в основном ведут варягов, поскольку известно, что, в отличие от варягов-шведов, устремлявшихся на Русь, викинги-датчане направляли свои походы в основном в Западную Европу. Так что датчанство Рёрика-Рюрика сильно колеблет весь шведский комплекс вопроса о Руси и даже побуждает наших историков расценивать призвание Рюрика «как один из эпизодов противоваряжской борьбы»177...

Значит, разумнее будет согласиться (см. выше), что скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы для финского Ruotsi не найдена178. Не является выходом из положения случайный вариант скандинавской этимологии, предложенный в свое время Бримом179: фин. Ruotsi/русск. Русь — из древнешведского drôt «толпа, дружина» (в конце концов, как попробовали показать мы выше, нам приоткрывается в слове Русь совсем другая этимологическая семантика). Вот и приходит тут на память пророческий приговор Яна Отрембского по всей этой затянувшейся тяжбе (нам напомнил о нем в своей статье С. Роспонд): «Эта концепция (имеется в виду норманская этимология Руси у Фасмера. — О. Т.) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой»180. Сказано сильно, но, чем больше и дальше мы приглядываемся к этому «скандинавскому узлу», тем восприимчивее мы делаемся и к этому горькому суждению. Далее. Когда нас вот уже сколько времени пытаются приучить к мысли, что и название какой-то части Швеции или шведов (?), и свое собственное имя (?) мы получили от финнов, как-то при этом даже не дают себе труда задуматься над социологическим и социолингвистическим правдоподобием этого ответственного акта. Ведь к заимствованию побуждает престиж дающей стороны, а был ли он тогда (более тысячи лет назад!) в нужном размере у небольших и вынужденно малочисленных и небогатых во всех отношениях племен примитивных охотников и рыболовов, которыми были на памяти истории (и археологии) так и не поднявшиеся до уровня собственной государственности финны (ХХ-ый век — не в счет)... Значение и вес тогдашней Финляндии (если можно так назвать совокупность разнообразных островков финноязычного населения VIII—IX веков) был для этого слишком незначителен181. Ведь финское Ruotsi своей, финской, этимологии не имеет, и искать там ее бесполезно. Вместе с тем связь финского Ruotsi и нашего Русь остается, и ее никто не в силах отменить. Все идет к тому, что объяснить разумно эту связь можно, лишь изменив привычный угол зрения. Но сначала — о финских (в широком смысле) данных.
 

⁹⁸ Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV ст. Киев, 1882 (=Киевские университетские известия), карта.

⁹⁹ Рогов А. И. О понятии «Русь» и «Русская земля» (по памятникам письменности XI — начала XII в.). — Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981, с. 152, 153.

¹⁰⁰ Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV ст. Киев, 1882 (=Киевские университетские известия), с. 24—25.

¹⁰¹ Талис Д. Л. Росы в Крыму. — Советская археология, 1974, № 3, с. 92.

¹⁰² Ковалев Г. Ф. О происхождении этнонима «Русь». — Studia Slavica Finlandensia, t. III. Helsinki, 1986, с. 72.

¹⁰³ Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. — В кн.: Древнерусского государство и его международное значения. М., 1965, с. 362 и сл.

¹⁰⁴ Marquart J. Osteuropäische und ostasiatische Streifzüge. Ethnologische und historisch-topografische Studien zur Geschichte des 9. und 10. Jahrhunderts (ca. 840—940). Leipzig, 1903.

¹⁰⁵ Дьяков А. П. Известия Псевдо-Захарии о древних славянах. — Вестник древней истории 1939, № 4, с. 83 и сл.

¹⁰⁶ см. дальнейшую литературу в Советское источниковедение Киевской Руси. Исторические очерки. Л., 1979, с. 69.

¹⁰⁷ Березовець Д. Т. Про iм´я носiïв салтiвськоï культури. — Археологiя, т. XXIV, 1970, с. 69.

¹⁰⁸ Marquart J. Osteuropäische und ostasiatische Streifzüge. Ethnologische und historisch-topografische Studien zur Geschichte des 9. und 10. Jahrhunderts (ca. 840—940). Leipzig, 1903., с. 361, 365.

¹⁰⁹ Березовець Д. Т. Про iм´я носiïв салтiвськоï культури. — Археологiя, т. XXIV, 1970, с. 67.

¹¹⁰ Иловайский Д. И. Разыскания о начале Руси. Изд. 2. М., 1882, с. 74—75.

¹¹¹ Шлёцер А. Л. Нестор. Русские летописи на древле-славянском языке, сличенные, переведенные и объясненные А. Л. Шлёцером. Часть I. Перевел с немецкого Дм. Языков. СПб., 1809, с. 56, 258; Он же. Нестор. Русские летописи на древле-славянском языке. Часть II. СПб., 1816, с. 92—93, 109, 114.

¹¹² Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М.,1956, с. 308.

¹¹³ см. Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. — В кн.: Древнерусского государство и его международное значения. М., 1965, с. 403.

¹¹⁴ Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870, с. 267; Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. — В кн.: Древнерусского государство и его международное значения. М., 1965, с. 397—398.

¹¹⁵ Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. II. М., 1967, с. 79, 80.

¹¹⁶ Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. II. М., 1967, с. 78.

¹¹⁷ Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. — В кн.: Древнерусского государство и его международное значения. М., 1965, с. 403.

¹¹⁸ Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. — В кн.: Древнерусского государство и его международное значения. М., 1965, с. 411, 413, 418; Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1900, с. 20; Бейлис В. М. Ал-Идриси (XII в.) о восточном Причерноморье и юго-восточной окраине русских земель. — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. 1982. М., 1984, 214.

¹¹⁹ Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870, с. 200.

¹²⁰ Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870, с. 193.

¹²¹ Томсен В. Начало русского государства. М., 1980, с. 35.

¹²² Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. — В кн.: Древнерусского государство и его международное значения. М., 1965, с. 403, 419, ср. так же Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги. — Сб. Славяне и скандинавы. М., 1986, с. 205 и сл.

¹²³ Петрухин В. Я. Три «центра» Руси. Фольклорные истоки и историческая традиция. — Художественный язык Средневековья. М., 1982, с. 148.

¹²⁴ Иловайский Д. И. Разыскания о начале Руси. Изд. 2. М., 1882, с. 291 и сноска.

¹²⁵ Соболевский А. И. «Третье» русское племя. — Доклады АН СССР, 1929, с. 57.

¹²⁶ Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982, с. 175.

¹²⁷ Так, недавно, а точности ради — в среду, 17 февраля 1993 года, специальная передача, посвященная русскому вопросу, по Московскому телеканалу центрального телевидения, содержала в своей вступительной, исторической части буквально следующие слова, произнесенные дикторским голосом (за кадром) бесстрастным тоном непререкаемого оракула: «Так начиналась Русь Киевская, или Варяжеская...»

¹²⁸ Советское источниковедение Киевской Руси. Исторические очерки. Л., 1979, с. 161.

¹²⁹ Томсен В. Начало русского государства. М., 1890, с. 34.

¹³⁰ Rospond S. Pochodzenie nazwy Rusь. — Rocznik slawistycczny, t. XXXVIII, cz. I, 1997, с. 48.

¹³¹ Horák B. Trávníček D. Descriptio civitatum ad septentrionalem plagam Danubii. — Rozpravy ČSAV, ročn. 66, řada SV, seš. 2, 1956, с. 2—3.

¹³² Rospond S. Pochodzenie nazwy Rusь. — Rocznik slawistycczny, t. XXXVIII, cz. I, 1997, с. 39.

¹³³ orák B. Trávníček D. Descriptio civitatum ad septentrionalem plagam Danubii. — Rozpravy ČSAV, ročn. 66, řada SV, seš. 2, 1956, с. 2—3.

¹³⁴ Latin sources on North-Eastern Eurasia by P. Aalto and T. Pekkanen. P. II. Wiesbaden, 1980, p. 59.

¹³⁵ Васильевский В. Г. Русско-византийские исследования. Вып. 2. Жития св. Георгия Амастридского и Стефана Сурожского. СПб., 1893.

¹³⁶ Советское источниковедение Киевской Руси. Исторические очерки. Л., 1979, с. 69.

¹³⁷ Латышев В. В. Scythica et Caucasica. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. Т. I. Греческие писатели. СПб., 1893, с. 664.

¹³⁸ Етимологiчний словник лiтописних географiчних назв Пiвденноï Русi. Вiдповiд. ред. О. С. Стрижак. Киïв, 1985, с. 27.

¹³⁹ ср. и один из откликов в Карпенко О. П. Лiтописне Бiлобережжя. — Давньоруська ономастична спадщина в схiднослов´янських мовах. Збiрник наукових праць. Киïв, 1986, с. 40 и сл.

¹⁴⁰ Аналогичную — внешне — попытку объяснить Русь из алан. (иран.) ruxs «светлый» [см. историю вопроса в Шаскольский И. П. Вопрос о происхождении импени Русь в современной буржуазной науке. —Критика новейшей буржуазной историографии. Л., 1967, с. 128 и сл., особенно — с. 172] и соответственно — связать с именем роксоланов (ир. *ruxs-alan-) мы отводим, возвращая читателя к тому факту (см. выше), что, судя по всему, именно в прибрежной полосе предположительно индоарийских диалектов преимущественно выступают примеры «пракритического» упрощения ks>ss (Rosso Tar, Κορουσία, Γέρουσα, ‘Αστερουσια, Ρωσια, выше), наряду со случаями «задержки» перехода (‘Ρευξιναλοί).

¹⁴¹ Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982, с. 173.

¹⁴² Памятники литературы древней Руси. Начало русской литературы. XI — начало XII века. Составление и общая редакция Л. А. Дмитриева, Д. С. Лихачева. М., 1978, с. 46, 48.

¹⁴³ цитируемый мной по Словник гiдронiмiв Украϊни. Ред. кол.: А. П. Непокупний, О. С. Стрижак, К. К. Цiлуйко. Киϊв, 1985, с. 119.

¹⁴⁴ Стрижак О. С. Етнонiмiя птолемеевоï Сарматiï. У пошуках Русi. Киïв, 1991, с. 196.

¹⁴⁵ Матузова В. И. Английские средневековые источники IX—XIII вв. Тексты. Перевод. Комментарий. М., 1979, с. 23, 27.

¹⁴⁶ Брим В. А. Происхождение термина Русь. — Россия и Запад. Пг., 1923. Т. I, с. 5 и сл.

¹⁴⁷ Ловмяньский. Русь и норманы. М., 1985, с. 189.

¹⁴⁸ Прицак О. И. Происхождение названия RŪS/RUS. — Вопросы языкознания 1991, № 6, с. 116—117, 123.

¹⁴⁹ см. Rospond S. Pochodzenie nazwy Rusь. — Rocznik slawistycczny, t. XXXVIII, cz. I, 1997, с. 41.

¹⁵⁰ Vasmer M. Die Slaven in Griechenland. Leipzig, 1970 (репринт), с. 239.

¹⁵¹ Толкачев А. И. О названии днепровских порогов в сочинении Константина Багрянородного «De administrando imperio» (в связи с работой К.-О. Фалька на ту же тему). — Сб. Историческая грамматика и лексикология русского языка. М., 1962, с. 53, там же сведения о дальнейшей литературе.

¹⁵² Ловмяньский. Русь и норманы. М., 1985, с. 170.

¹⁵³ Прицак О. И. Происхождение названия RŪS/RUS. — Вопросы языкознания 1991, № 6, с. 124, 125, 126.

¹⁵⁴ Der Kleine Pauly. Lexikon der Antike. Bd. 4. München, 1979, стб. 1468.

¹⁵⁵ Der Kleine Pauly. Lexikon der Antike. Bd. 4. München, 1979, стб. 1471.

¹⁵⁶ Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Изд. 2-ое. М., 1986—1987, т. I, с. 485.

¹⁵⁷ Толстой И. Остров Белый и Таврика на Евксинском Понте. Пг., 1918, с. 132, 133, 142, 144.

¹⁵⁸ Olszański T. A. Pochodzenie Rusi jako zbiorowości w świetle poglądów Omeljana Pricaka. — Slavia Orientalis, t. XXXVIII, Nr. 3—4, 1989, c. 441.

¹⁵⁹ Ковалев Г. Ф. О происхождении этнонима «Русь». — Studia Slavica Finlandensia, t. III. Helsinki, 1986, с. 70.

¹⁶⁰ Ковалев Г. Ф. О происхождении этнонима «Русь». — Studia Slavica Finlandensia, t. III. Helsinki, 1986, с. 76.

¹⁶¹ Ковалев Г. Ф. О происхождении этнонима «Русь». — Studia Slavica Finlandensia, t. III. Helsinki, 1986, с. 77.

¹⁶² подробнее см. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Изд. 2-ое. М., 1986—1987, т. IV, с. 378.

¹⁶³ Ловмяньский. Русь и норманы. М., 1985, с. 174—175.

¹⁶⁴ Томсен В. Начало русского государства. М., 1980, с. 65—66, 80.

¹⁶⁵ Томсен В. Начало русского государства. М., 1980, с. 82.

¹⁶⁶ Гедеонов С. А. Варяги и Русь. Историческое исследование. Ч. I—II. СПб., 1876, с. 273, 275.

¹⁶⁷ Дьяконов А. П. Известия Псевдо-Захарии о древних славянах. — Вестник древней истории 1939, № 4, с. 83 и сл.

¹⁶⁸ см. Херрман И. Ruzzi. Forsderen liudi. Fresiti. К вопросу об исторических и этнографических основах «Баварского географа» (первая половина IX в.) — Древности славян и Руси. М., 1988, с. 167.

¹⁶⁹ Пархоменко В. А. У истоков русской государственности. (VIII—XI вв.). Л., 1924, с. 54.

¹⁷⁰ Ловмяньский. Русь и норманы. М., 1985, с. 184.

¹⁷¹ Шлёцер А. Л. Нестор. Русские летописи на древле-славянском языке, сличенные, переведенные и объясненные А. Л. Шлёцером. Часть I. Перевел с немецкого Дм. Языков. СПб., 1809, с. 315.

¹⁷² см. Шлёцер А. Л. Нестор. Русские летописи на древле-славянском языке, сличенные, переведенные и объясненные А. Л. Шлёцером. Часть I. Перевел с немецкого Дм. Языков. СПб., 1809, с. 102.

¹⁷³ Томсен В. Начало русского государства. М., 1980, с. 84.

¹⁷⁴ Томсен В. Начало русского государства. М., 1980, с. 87.

¹⁷⁵ Гедеонов С. А. Варяги и Русь. Историческое исследование. Ч. I—II. СПб., 1876, с. 135 и passum.

¹⁷⁶ Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги. — Сб. Славяне и скандинавы. М., 1986, с. 193.

¹⁷⁷ Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982, с. 299; Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги. — Сб. Славяне и скандинавы. М., 1986, с. 193.

¹⁷⁸ ср. Ковалев Г. Ф. О происхождении этнонима «Русь». — Studia Slavica Finlandensia, t. III. Helsinki, 1986, с. 77—78.

¹⁷⁹ Брим В. А. Происхождение термина Русь. — Россия и Запад. Пг., 1923. Т. I, с. 8.

¹⁸⁰ Otrębski J. Rusь. — Lingua Posnaniensis VIII, 1960, c. 219 и сл.

¹⁸¹ ср. об этом Ловмяньский. Русь и норманы. М., 1985, с. 179—180.