Литература XX века

(1894–1940) Родился в 1894 г. в портовом городе Одессе на Черном море, в зажиточной и образованной еврейской семье. Учился в Одесском коммерческой училище имени Николая Первого, потом в Коммерческом институте. Увлекался историей, штудировал языки – немецкий, английский. Французский давался ему настолько легко, что он даже пробовал писать на нем рассказы, подражая Мопассану, но вскоре бросил. В 1916 году Бабель приехал в Петербург с твердым намерением жить писательским трудом. Надеясь на помощь знаменитого писателя Максима Горького, Бабель отнес ему свои произведения. Горький прочитал и дал совет «идти в люди». В 1919 году Бабель участвует в боевых действиях в составе Первой Конной Армии, которая воевала на фронтах гражданской войны. Он ведет дневник, ставший основой цикла рассказов «Конармия», опубликованного в 1923 по 1926 год. Эти рассказы приносят ему славу. В 30-е годы были арестованы и погибли в лагерях многие друзья, знакомые Бабеля. В 1939 году Исаак Бабель был арестован. Бабель был расстрелян в подвалах органов госбезопасности в 1940 году по ложному обвинению в терроризме и шпионаже.

Старательная женщина

Три махновца - Гнилошкуров и еще двое - условились с женщиной об
любовных услугах. За два фунта сахару она согласилась принять троих, но на
третьем не выдержала и закружилась по комнате. Женщина выбежала во двор и
повстречалась во дворе с Махно. Он перетянул ее арапником и рассек верхнюю
губу, досталось и Гнилошкурову.
Это случилось утром в девятом часу, потом прошел день в хлопотах, и вот
ночь и идет дождь, мелкий дождь, шепчущий, неодолимый. Он шуршит за
стеной, передо мной в окне висит единственная звезда. Каменка потонула во
мгле; живое гетто налито живой тьмой, и в нем идет неумолимая возня
махновцев. Чей-то конь ржет тонко, как тоскующая женщина, за околицей
скрипят бессонные тачанки, и канонада затихая укладывается спать на
черной, на мокрой земле.
И только на далекой улице пылает окно атамана. Ликующим прожектором
взрезывает оно нищету осенней ночи и трепещет, залитое дождем. Там, в
штабе батько, играет духовой оркестр в честь Антонины Васильевны, сестры
милосердия, ночующей у Махно в первый раз. Меланхолические густые трубы
гудят все сильнее, и партизаны, сбившись под моим окном, слушают громовой
напев старинных маршей. Их трое сидит под моим окном - Гнилошкуров с
товарищами, потом Кикин подкатывается к ним, бесноватый казаченок. Он
мечет ноги в воздух, становится на руки, поет и верещит и затихает с
трудом, как после припадка.
- Овсяница, - шепчет вдруг Гнилошкуров, - овсяница, - говорит он с
тоской, - отчего этому быть возможно, когда она после меня двоих свезла и
вполне благополучно... И тем более подпоясуюсь я, она мне такое закидает,
пожилой, говорит, мерси за компанию, вы мне приятный... Анелей, говорит,
звать меня, такое у меня имя Анеля... И вот, Овсяница, я так раскладаю,
что она с утра гадкой зелени наелась, она наелась, и тут Петька наскочил
на наше горе...
- Тут Петька наскочил, - сказал пятнадцатилетний Кикин, усаживаясь и
закурил папиросу. - Мужчина, она Петьке говорит, будьте настолько любезны,
у меня последняя сила уходит, и как вскочит, завинтилась винтом, а ребята
руки расставили, не выпущают ее из дверей, а она сыпит и сыпит... - Кикин
встал, засиял глазами и захохотал. - Бежит она, а в дверях батько... Стоп,
говорит, вы, без сомнения, венерическая, на этом же месте вас подрубаю, и
как вытянет ее, и она, видать, хотит ему свое сказать.
- И то сказать, - вступает тут, перебивая Кикина, задумчивый и нежный
голос Петьки Орлова, - и то сказать, что есть жады между людьми, есть
безжалостные жады... Я сказывал ей - нас трое, Анеля, возьми себе подругу,
поделись сахаром, она тебе подсобит... Нет, говорит, я на себя надеюсь,
что выдержу, мне троих детей прокормить, неужели я девица какая-нибудь...
- Старательная женщина - уверил Петьку Гнилошкуров, все еще сидевший
под моим окном, - старательная до последнего...
И он умолк. Я услышал снова шум воды. Дождь по-прежнему лепечет и ноет
и стенает по крышам. Ветер подхватывает его и гнет на бок. Торжественное
гудение труб замолкает на дворе Махно. Свет в его комнате уменьшился
наполовину. Тогда встал с лавочки Гнилошкуров и переломил своим телом
мутное мерцание луны. Он зевнул, заворотил рубаху, почесал живот,
необыкновенно белый, и пошел в сарай спать. Нежный голос Петьки Орлова
поплыл за ним по следам.
- Был в Гуляй-Поле пришлый мужик Иван Голубь, - сказал Петька, - был
тихий мужик, непьющий, веселый в работе, много на себя ставил и подорвался
на смерть... Жалели его люди в Гуляй-Поле и всем селом за гробом пошли,
чужой был, а пошли...
И подойдя к самой двери сарая, Петька забормотал об умершем Иване, он
бормотал все тише, душевнее.
- Есть безжалостные между людей, - ответил ему Гнилошкуров, засыпая, -
есть, это верное слово...
Гнилошкуров заснул, с ним еще двое, и только я остался у окна. Глаза
мои испытывают безгласную тьму, зверь воспоминаний скребет меня, и сон
нейдет.
...Она сидела с утра на главной улице и продавала ягоды. Махновцы
платили ей отменными бумажками. У нее было пухлое легкое тело блондинки.
Гнилошкуров, выставив живот, грелся на лавочке. Он дремал, ждал, и
женщина, спеша расторговаться, устремляла на него синие глаза и
покрывалась медленным нежным румянцем.
- Анеля, - шепчу я ее имя, - Анеля...