Литература XX века

(1894–1940) Родился в 1894 г. в портовом городе Одессе на Черном море, в зажиточной и образованной еврейской семье. Учился в Одесском коммерческой училище имени Николая Первого, потом в Коммерческом институте. Увлекался историей, штудировал языки – немецкий, английский. Французский давался ему настолько легко, что он даже пробовал писать на нем рассказы, подражая Мопассану, но вскоре бросил. В 1916 году Бабель приехал в Петербург с твердым намерением жить писательским трудом. Надеясь на помощь знаменитого писателя Максима Горького, Бабель отнес ему свои произведения. Горький прочитал и дал совет «идти в люди». В 1919 году Бабель участвует в боевых действиях в составе Первой Конной Армии, которая воевала на фронтах гражданской войны. Он ведет дневник, ставший основой цикла рассказов «Конармия», опубликованного в 1923 по 1926 год. Эти рассказы приносят ему славу. В 30-е годы были арестованы и погибли в лагерях многие друзья, знакомые Бабеля. В 1939 году Исаак Бабель был арестован. Бабель был расстрелян в подвалах органов госбезопасности в 1940 году по ложному обвинению в терроризме и шпионаже.

Сказка про бабу

Жила была баба, Ксенией звали. Грудь толстая, плечи круглые, глаза
синие. Вот какая баба была. Кабы нам с вами!
Мужа на войне убили. Три года баба без мужа прожила, у богатых господ
служила. Господа на день три раза горячее требовали. Дровами не топили
никак, - углем. От углей жар невыносимый, в углях огненные розы тлеют.
Три года баба для господ готовила и честная была с мужчинами. А
грудь-то пудовую куда денешь? Вот подите же!
На четвертый год к доктору пошла, говорит:
- В голове у меня тяжко: то огнем полыхает, а то слабну...
А доктор возьми да ответь:
- Нешто у вас на дворе мало парней бегает? Ах ты, баба...
- Не осмелиться мне, - плачет Ксения, - нежная я...
И верно, что нежная. Глаза у Ксении синие с горьковатою слезой.
Старуха Морозиха тут все дело спроворила.
Старуха Морозиха на всю улицу повитуха и знахарка была. Такие до
бабьего чрева безжалостные. Им бы паровать, а там хоть трава не расти.
- Я, - грит, - тебя, Ксения, обеспечу. Суха земля потрескалась. Ей
божий дождик надобен. В бабе грибок ходить должен, сырой, вонюченькой.
И привела. Валентин Иванович называется. Неказист, да затейлив - умел
песни складать. Тела никакого, волос длинный, прыщи радугой переливаются.
А Ксении бугай, что ли, нужен? Песни складает и мужчина - лучше во всем
мире не найти. Напекла баба блинов со сто, пирог с изюмом. На кровати у
Ксении три перины положены, а подушек шесть, все пуховые, - катай, Валя!
Приспел вечер, сбилась компания в комнатенке за кухней, все по стопке
выпили. Морозиха шелковый платочек надела, вот ведь какая почтенная. А
Валентин бесподобные речи ведет:
- Ах, дружочек мой Ксения, заброшенный я на этом свете человек,
замордованный я юноша. Не думайте обо мне как-нибудь легкомысленно. Придет
ночь со звездами и с черными веерами - разве выразишь душу в стихе? Ах,
много во мне этой застенчивости...
Слово по слово. Выпили, конечно, водки две бутылки полных, а вина и все
три. Много не говорить, а пять рублей на угощение пошло, - не шутка!
Валентин мой румянец получил прямо коричневый и стихи сказывает таково
зычно.
Морозиха от стола тогда отодвинулась.
- Я, - говорит, - Ксеньюшка, отнесусь, господь со мной, - промеж вас
любовь будет. Как, - говорит, - вы на лежанку ляжете, ты с него сапоги
сними. Мужчины, - на них не настираешься...
А хмель-то играет. Валентин себя как за волосы цапнет, крутит их.
- У меня, - говорит, - виденья. Я как выпью - у меня виденья. Вот вижу
я - ты, Ксения, мертвая, лицо у тебя омерзительное. А я поп - за твоим
гробом хожу и кадилом помахиваю.
И тут он, конечно, голос поднял.
Ну, не больше чем женщина, она-то. Само собой она уже и кофточку
невзначай расстегнула.
- Не кричите, Валентин Иванович, - шепчет баба, - не кричите, хозяева
услышат...
Ну, рази остановишь, когда ему горько сделалось?
- Ты меня вполне обидела, - плачет Валентин и качается, - ах,
люди-змеи, чего захотели, душу купить захотели... Я, - грит, - хоть и
незаконнорожденный, да дворянский сын... видала, кухарка?
- Я вам ласку окажу, Валентин Иванович...
- Пусти.
Встал и дверь распахнул.
- Пусти. В мир пойду.
Ну, куда ему итти, когда он, голубь, пьяненькой. Упал на постелю,
обрыгал, извините, простынки и заснул, раб божий.
А Морозиха уж тут.
- Толку не будет, - говорит, - вынесем.
Вынесли бабы Валентина на улицу и положили его в подворотне.
Воротились, а хозяйка ждет уже в чепце и в богатейших кальсонах; кухарке
своей замечание сделала.
- Ты по ночам мужчин принимаешь и безобразишь тоже самое. Завтра утром
получи вид и прочь из моего честного дома. У меня, - говорит, -
дочь-девица в семье...
До синего рассвету плакала баба в сенцах, скулила:
- Бабушка Морозиха, ах, бабушка Морозиха, что ты со мной, с молодой
бабой, исделала? Себя мне стыдно, и как я глаза на божий свет подыму, и
что я в ем, в божьем свете, увижу?..
Плачет баба, жалуется, среди изюмных пирогов сидючи, среди снежных
пуховиков, божьих лампад и виноградного вина. И теплые плечи ее колышутся.
- Промашка, - отвечает ей Морозиха, - тут попроще был надобен, нам
Митюху бы взять...
А утро завело уж свое хозяйство. Молочницы по домам уже ходят. Голубое
утро с изморозью.