Литература XX века

(1894–1940) Родился в 1894 г. в портовом городе Одессе на Черном море, в зажиточной и образованной еврейской семье. Учился в Одесском коммерческой училище имени Николая Первого, потом в Коммерческом институте. Увлекался историей, штудировал языки – немецкий, английский. Французский давался ему настолько легко, что он даже пробовал писать на нем рассказы, подражая Мопассану, но вскоре бросил. В 1916 году Бабель приехал в Петербург с твердым намерением жить писательским трудом. Надеясь на помощь знаменитого писателя Максима Горького, Бабель отнес ему свои произведения. Горький прочитал и дал совет «идти в люди». В 1919 году Бабель участвует в боевых действиях в составе Первой Конной Армии, которая воевала на фронтах гражданской войны. Он ведет дневник, ставший основой цикла рассказов «Конармия», опубликованного в 1923 по 1926 год. Эти рассказы приносят ему славу. В 30-е годы были арестованы и погибли в лагерях многие друзья, знакомые Бабеля. В 1939 году Исаак Бабель был арестован. Бабель был расстрелян в подвалах органов госбезопасности в 1940 году по ложному обвинению в терроризме и шпионаже.

Суд

(Из записной книжки)

Мадам Бляншар, шестидесяти одного года от роду, встретилась в кафе на
Boulevard des Italiens [Итальянский бульвар (фр.)] с бывшим подполковником
Иваном Недачиным. Они полюбили друг друга. В их любви было больше
чувственности, чем рассудка. Через три месяца подполковник бежал с акциями
и драгоценностями, которые мадам Бляншар поручила ему оценить у ювелира на
Rue de la Paix [улица Мира (фр.)].
- Acces de folie passagere [припадок временного безумия (фр.)], -
определил врач припадок, случившийся с мадам Бляншар. Вернувшись к жизни,
старуха повинилась невестке. Невестка заявила в полицию. Недачина
арестовали на Монпарнасе в погребке, где пели московские цыгане. В тюрьме
Недачин пожелтел и обрюзг. Судили его в четырнадцатой камере уголовного
суда. Первым прошло автомобильное дело, затем предстал перед судом
шестнадцатилетний Раймонд Лепик, застреливший из ревности любовницу.
Мальчика сменил подполковник. Жандармы вытолкнули его на свет, как
выталкивали когда-то Урса на арену цирка. В зале суда французы, в небрежно
сшитых пиджаках, громко кричали друг на друга, покорно раскрашенные
женщины обмахивали веерами заплаканные лица. Впереди них - на возвышении,
под мраморным гербом республики, - сидел краснощекий мужчина с галльскими
усами, в тоге и в шапочке.
- Eh bien, Nedatchine [итак, Недачин... (фр.)], - сказал он, увидев
обвиняемого, - eh bien, mon ami [итак, друг мой (фр.)]. - И картавая,
быстрая речь опрокинулась на вздрогнувшего подполковника.
- Происходя из рода дворян Nedatchine, - звучно говорил председатель, -
вы записаны, мой друг, в геральдические книги Тамбовской провинции...
Офицер царской армии - вы эмигрировали вместе с Врангелем и сделались
полицейским в Загребе... Разногласия по вопросу о границах государственной
и частной собственности, - звучно продолжал председатель, то высовывая
из-под мантии носок лакированного башмака, то снова втягивая его, -
разногласия эти, мой друг, заставили вас расстаться с гостеприимным
королевством югославов и обратить взор на Париж... В Париже... - Тут
председатель пробежал глазами лежавшую перед ним бумагу, - в Париже, мой
друг, экзамен на шофера такси оказался крепостью, которой вы не смогли
овладеть... Тогда вы отдали запас неизрасходованных сил отсутствующей в
заседании мадам Бляншар...
Чужая речь сыпалась на Недачина, как летний дождь. Беспомощный,
громадный, с повисшими руками - он возвышался над толпой, как грустное
животное другого мира.
- Voyons [ну вот (фр.)], - сказал председатель неожиданно, - я вижу со
своего места невестку почтенной мадам Бляншар.
Наклонив голову, к свидетельскому столу пробежала, трясясь, жирная
женщина без шеи, похожая на рыбу, всунутую в сюртук. Задыхаясь, подымая к
небу короткие ручки, она стала перечислять названия акций, похищенных у
мадам Бляншар.
- Благодарю вас, мадам, - перебил ее председатель и кивнул сидевшему
налево от суда сухощавому человеку с породистым и впалым лицом. Слегка
приподнявшись, прокурор процедил несколько слов и сел, сцепив руки в
круглых манжетах. Его сменил адвокат, натурализовавшийся киевский еврей.
Он обиженно, словно ссорясь с кем-то, закричал о Голгофе русского
офицерства. Невнятно произносимые французские слова крошились, сыпались у
него во рту и к концу речи стали похожи на еврейские. Несколько мгновений
председатель молча, без выражения смотрел на адвоката и вдруг качнулся
вправо - к иссохшему старику в тоге и в шапочке, потом он качнулся в
другую сторону к такому же старику, сидевшему слева.
- Десять лет, друг мой, - кротко сказал председатель, кивнув Недачину
головой, и схватил на лету брошенное ему секретарем новое дело.
Вытянувшись во фронт, Недачин стоял неподвижно. Бесцветные глазки его
мигали, на маленьком лбу выступил пот.
- T'a encaisse dix ans [тебе дали десять лет (фр.)], - сказал жандарм
за его спиной, - c'est fini, mon vieux [все кончено, дружок (фр.)]. - И,
тихонько работая кулаками, жандарм стал подталкивать осужденного к выходу.