Литература XX века

(1894–1940) Родился в 1894 г. в портовом городе Одессе на Черном море, в зажиточной и образованной еврейской семье. Учился в Одесском коммерческой училище имени Николая Первого, потом в Коммерческом институте. Увлекался историей, штудировал языки – немецкий, английский. Французский давался ему настолько легко, что он даже пробовал писать на нем рассказы, подражая Мопассану, но вскоре бросил. В 1916 году Бабель приехал в Петербург с твердым намерением жить писательским трудом. Надеясь на помощь знаменитого писателя Максима Горького, Бабель отнес ему свои произведения. Горький прочитал и дал совет «идти в люди». В 1919 году Бабель участвует в боевых действиях в составе Первой Конной Армии, которая воевала на фронтах гражданской войны. Он ведет дневник, ставший основой цикла рассказов «Конармия», опубликованного в 1923 по 1926 год. Эти рассказы приносят ему славу. В 30-е годы были арестованы и погибли в лагерях многие друзья, знакомые Бабеля. В 1939 году Исаак Бабель был арестован. Бабель был расстрелян в подвалах органов госбезопасности в 1940 году по ложному обвинению в терроризме и шпионаже.

Иисусов грех

Жила Арина при номерах на парадной лестнице, а Серега на черной -
младшим дворником. Был промежду них стыд. Родила Арина Сереге на прощеное
воскресенье двойню. Вода текет, звезда сияет, мужик ярится. Произошла
Арина в другой раз в интересное положение, шестой месяц катится, они,
бабьи месяцы, катючие. Сереге в солдаты идтить, вот и запятая. Арина
возьми и скажи:
- Дожидаться тебя мне, Сергуня, нет расчета. Четыре года мы будем в
разлуке, за четыре года мало-мало, а троих рожу. В номерах служить - подол
заворотить. Кто прошел - тот господин, хучь еврей, хучь всякий. Придешь ты
со службы - утроба у мине утомленная, женщина я буду сношенная, рази я до
тебя досягну?
- Диствительно, - качнул головой Серега.
- Женихи при мне сейчас находятся: Трофимыч подрядчик - большие
грубияне, да Исай Абрамыч, старичок, Николо-Святской церкви староста,
слабосильный мужчина, - да мне сила ваша злодейская с души воротит, как на
духу говорю, замордовали совсем... Рассыплюсь я от сего числа через три
месяца, отнесу младенца в воспитательный и пойду за них замуж...
Серега это услыхал, снял с себя ремень, перетянул Арину, геройски по
животу норовит.
- Ты, - говорит ему баба, - до брюха не очень клонись, твоя ведь
начинка, не чужая...
Было тут бито-колочено, текли тут мужичьи слезы, текла тут бабья кровь,
однако ни свету, ни выходу. Пришла тогда баба к Иисусу Христу и говорит:
- Так и так, господи Иисусе. Я - баба Арина с номерей "Мадрид и Лувр",
что на Тверской. В номерах служить - подол заворотить. Кто прошел - тот
господин, хучь еврей, хучь всякий. Ходит тут по земле раб твой, младший
дворник Серега. Родила я ему в прошлом годе на прощеное воскресенье
двойню...
И все она господу расписала.
- А ежели Сереге в солдаты вовсе не пойтить? - возомнил тут спаситель.
- Околоточный небось потащит...
- Околоточный, - поник головою господь, - я об ем не подумал...
Слышишь, а ежели тебе в чистоте пожить?..
- Четыре-то года? - ответила баба. - Тебя послушать - всем людям
разживотиться надо, у тебя это давняя повадка, а приплод где возьмешь? Ты
меня толком облегчи...
Навернулся тут на господни щеки румянец, задела его баба за живое,
однако смолчал. В ухо себя не поцелуешь, это и богу ведомо.
- Вот что, раба божия, славная грешница дева Арина, - возвестил тут
господь во славе своей, - шаландается у меня на небесах ангелок, Альфредом
звать, совсем от рук отбился, все плачет: что это вы, господи, меня на
двадцатом году жизни в ангелы произвели, когда я вполне бодрый юноша. Дам
я тебе, угодница, Альфреда-ангела на четыре года в мужья. Он тебе и
молитва, он тебе и защита, он тебе и хахаль. А родить от него не токмо что
ребенка, а и утенка немыслимо, потому забавы в нем много, а серьезности
нет...
- Это мне и надо, - взмолилась дева Арина, - я от их серьезности
почитай три раза в два года помираю...
- Будет тебе сладостный отдых, дитя божие Арина, будет тебе легкая
молитва, как песня. Аминь.
На том и порешили. Привели сюда Альфреда. Щуплый парнишка, нежный, за
голубыми плечиками два крыла колышутся, играют розовым огнем, как голуби в
небесах плещутся. Облапила его Арина, рыдает от умиления, от бабьей
душевности.
- Альфредушко, утешеньишко мое, суженый ты мой...
Наказал ей, однако, господь, что как в постелю ложиться - ангелу крылья
сымать надо, они у него на задвижках, вроде как дверные петли, сымать и в
чистую простыню на ночь заворачивать, потому - при каком-нибудь метании
крыло сломать можно, оно ведь из младенческих вздохов состоит, не более
того.
Благословил сей союз господь в последний раз; призвал к этому делу
архиерейский хор, весьма громогласное пение оказали, закуски никакой, а
ни-ни, не полагается, и побежала Арина с Альфредом обнявшись по шелковой
лестничке вниз на землю. Достигли Петровки, - вон ведь куда баба метнула,
- купила она Альфреду (он, между прочим, не то что без порток, а совсем
натуральный был), купила она ему лаковые полсапожки, триковые брюки в
клетку, егерскую фуфайку, жилетку из бархата электрик.
- Остальное, - говорит, - мы, дружочек, дома найдем...
В номерах Арина в тот день не служила, отпросилась. Пришел Серега
скандалить, она к нему не вышла, а сказала из-за двери:
- Сергей Нифантьич, я себе сейчас ноги мыю и просю вас без скандалу
удалиться...
Ни слова не сказал, ушел. Это уже ангельская сила начала себя
оказывать.
А ужин Арина сготовила купецкий, - эх, чертовское в ней было самолюбие.
Полштофа водки, вино особо, сельдь дунайская с картошкой, самовар чаю.
Альфред как эту земную благодать вкусил, так его и сморило. Арина в момент
крылышки ему с петель сняла, упаковала, самого в постелю снесла.
Лежит у нее на пуховой перине, на драной многогрешной постели
белоснежное диво, неземное сияние от него исходит, лунные столбы
вперемежку с красными ходят по комнате, на лучистых ногах качаются. И
плачет Арина и радуется, поет и молится. Выпало тебе, Арина, неслыханное
на этой побитой земле, благословенна ты в женах!
Полштофа до дна выпили. Оно и сказалось. Как заснули - она на Альфреда
брюхом раскаленным, шестимесячным, Серегиным - возьми и навались. Мало ей
с ангелом спать, мало ей того, что никто рядом на стенку не плюет, не
храпит, не сопит, мало ей этого, ражей бабе, яростной, - так нет, еще бы
пузо греть вспученное и горючее. И задавила она ангела божия, задавила
спьяну да с угару, на радостях, задавила, как младенца недельного, под
себя подмяла, и пришел ему смертный конец, и с крыльев, в простыню
завороченных, бледные слезы закапали.
А пришел рассвет - деревья гнутся долу. В далеких лесах северных каждая
елка попом сделалась, каждая елка преклонила колени.
Снова стоит баба перед престолом господним, широка в плечах, могуча, на
красных руках ее юный труп лежит.
- Воззри, господи...
Тут Иисусово кроткое сердце не выдержало, проклял он в сердцах женщину:
- Как повелось на земле, так и с тобой поведется, Арина...
- Что ж, господи, - отвечает ему женщина неслышным голосом, - я ли свое
тяжелое тело сделала, я ли водку курила, я ли бабью душу одинокую, глупую,
выдумала...
- Не желаю я с тобой вожжаться, - восклицает господь Иисус, - задавила
ты мне ангела, ах ты, паскуда...
И кинуло Арину гнойным ветром на землю, на Тверскую улицу, в
присужденные ей номера "Мадрид и Лувр". А там уж море по колено. Серега
гуляет напоследях, как он есть новобранец. Подрядчик Трофимыч только что
из Коломны приехал, увидел Арину, какая она здоровая да краснощекая.
- Ах ты, пузанок, - говорит, и тому подобное.
Исай Абрамыч, старичок, об этом пузанке прослышав, тоже гнусавит.
- Я, - говорит, - не могу с тобой закон иметь после происшедшего,
однако тем же порядком полежать могу...
Ему бы в матери сырой земле лежать, а не то, что как-нибудь иначе,
однако и он в душу поплевал. Все точно с цепи сорвались - кухонные
мальчишки, купцы и инородцы. Торговый человек - он играет.
И вот тут сказке конец.
Перед тем как родить, потому что время три месяца отчеканило, вышла
Арина на черный двор за дворницкую, подняла свой ужасно громадный живот к
шелковым небесам и промолвила бессмысленно:
- Вишь, господи, вот пузо. Барабанят по ем, ровно горох. И что это
такое - не пойму. И опять этого, господи, не желаю...
Слезами омыл Иисус Арину в ответ, на колени стал спаситель.
- Прости меня, Аринушка, бога грешного, и что я это с тобой исделал...
- Нету тебе моего прощения, Иисус Христос, - отвечает ему Арина, -
нету.